В центральном зале дома сохранилась надпись: «Охотиться, купаться, есть — только в этом и жизнь». Почему бы и нет? — Но такая эпикурейская философия имеет свое слабое место. Огонь и дым, среди которых исчез город, служат ярким доказательством этого.
Та же философия объявляет о себе надписью в сенакулуме. Здесь на стене, расписанной искусными фресками, выведено: «Не спрашивай, что будет завтра».
После нас хоть потоп, говорила мадам Помпадур. И в корзины падали головы тех, кто совсем еще недавно ее окружал.
«Не спрашивай, что будет завтра», — говорили, вероятно, богатый Тирон и прелестная, жестокая Кальпурния. А за ними то же повторяли их клиенты, друзья, любимцы и фавориты. Купайся, смейся, ешь, люби — для работы есть толпы рабов. Разве это люди?
Вот объяснение, почему пал Тамугадис.
И почему он должен был пасть рано или поздно.
Живой град в Зрибет-эль-Уэде
В один прекрасный день 1903 года мсье Фулье проснулся, как всегда, рано, и так как ему нечего было делать, он взял свою молодую жену, два чемодана и отправился закладывать новый дом. Вы спросите, куда? Всего-навсего в Алжир. В Зрибет-эль-Уэд.
Примерно пятьдесят лет спустя его сын мсье Жак Мартин Фулье угощал бутылкой Стауэли на террасе своего дома двух чехословаков, Божека и автора этих строк. Вокруг буйная растительность. Утро, но жара такая, что трудно дышать.
Изумительная североафриканская природа в честь наступления дня разукрасилась самыми красочными тонами. Апельсиновые деревья, смоковницы, персики, миндаль, бананы. Сочные листья. Гроздья цветов, желтых, фиолетовых, кроваво-красных, их целые водопады, сладостные и упоительные. Земной рай? Нет. Обычная усадьба, созданная из ничего пятидесятилетним кропотливым, муравьиным трудом.
Когда-то здесь был пустырь, заросший галвой и бурьяном. Сейчас здесь участки, занятые разными сельскохозяйственными культурами. А в центре — великолепный сад с белой постройкой в легком мавританском стиле.
Сначала им было нелегко, этим Фулье. Стычки с местными жителями, ожидание удара ножом в спину, недоразумения с колониальными властями, инфекционные болезни, отсутствие сельскохозяйственного инвентаря, воды, лекарств. Затем лихорадки, война с москитами…
Но усадьба стоит, и ее белые стены резко выделяются на фоне пышной растительности сада.
Наш завтрак: форель, соленые маслины, сыр, бананы, вино. Но все это не идет в горло, стиснутое духотой, словно невидимой петлей. Воздух наполнен каким-то несущимся издалека гудением.
Иногда в чехословацких школах ученики сговариваются между собой и начинают дразнить старого доброго учителя раздражающим жужжанием и гудением. Никак не угадаешь, откуда оно несется. Точно такие же звуки раздаются и здесь, в зеленом саду в Зрибет-эль-Уэде.
Мсье Фулье нервно вытер платком потное лицо.
— Самум, черт побери, а мы сегодня собирались убирать урожай…
Через минуту налетает порыв горячего ветра. Затем наступает тишина, и вдруг карафа с водой летит со стола и разбивается на сотни осколков. Снова горячее дуновение ветра из пустыни.
А с юга уже приближается темная туча. Она становится все больше и страшнее. По земле начинают скользить тени, и кажется, что вот-вот утреннее солнце скроется в тучах. Шум в воздухе все усиливается.
Слуги в доме — восемь кабилов — сбиваются в кучу. Тревожные жесты, взволнованное бормотанье. Фигуры в белых одеждах с красными шашиями на головах показывают на приближающуюся тучу.
Встревожен и Фулье.
Неужели это саранча?
Ее несет к нам ветром, живая туча все ближе.
Фулье мгновенно превращается в капитана судна, которому грозит опасность. С террасы, заменяющей капитанский мостик, он отдает приказания. Слуги разбегаются. Через минуту раздается адский шум. Кабилы сопровождают свое выступление звонкими ударами металлических прутков о решетку ограды, стучат в котлы и горшки. Мадам Фулье исполняет оглушительное соло на охотничьем роге. Все венчает отчаянный лай собак.