Когда Оскенбай и Калима отправлялись на собрание, за ними увязалась худая собачонка.
— Ой, Осеке! Взяли собаку, захватите с собой и талпак, — раздался чей-то шутливый голос.
Оскенбай оглянулся, увидел Омура и, решив, что тот тоже собирает народ, крикнул:
— Мы уже идем, Омуке, идем!..
Народ собрался на площади перед школой. Многие приехали с малыми детьми, словно на той, посадив их впереди себя. Большой Садык, оставшийся один в горах зимовать со скотом, спустился сегодня в аил со всей семьей. Его четырехлетний сын приехал на гнедом в яблоках стригунке, оседланном узорчатым айырмачом. Мальчик с раскрасневшимися полными щечками, одетый в белую шубку, держался в седле так ловко, точно родился и вырос на коне. Он то и дело врезался в толпу, дергая повод стригунка и слегка ударяя его плетью по крупу. Взрослые смотрели на мальчика с ласковым любопытством, расступались перед ним.
На площади гул, слышатся оживленные голоса. Лица людей радостны и торжественны. Женщины, надевшие нарядные элечеки, бархатные и плюшевые чапаны, новые шубы, стоят группами по три-четыре и тихо переговариваются. Из дехкан скромнее всех выглядит Иманбай, которому, правда, нет до этого никакого дела. Его жена подавлена нарядной одеждой других женщин. Но и она не хочет показывать людям свою бедность, стоит, опустив низко на лоб вязаный шерстяной платок, стараясь быть незаметной. Люди обмениваются веселыми шутками, всюду звучит смех. Только богачи и их прислужники чувствуют себя неважно. Бердибай с Карымшаком сидят хмурые, как тучи. Саадат, который обычно на таких сходках любил гарцевать перед народом на своем рыжем с лысиной иноходце, щегольски надвинув на брови мерлушковую шапку, сегодня ходит мрачный. Как ни старается он пошутить и посмеяться с людьми, подходя то к одному, то к другому, ничего не выходит. Улыбка у него получается какая-то неуверенная, жалкая. Он хорошо понимает, что народ недоволен им и не будет, как в прошлый раз, приводить к нему барашков, совать ему в руки червонцы, чтобы он обеспечил себе победу на выборах.
Собравшиеся говорят о нем:
— Больше не дадим Саадату обманывать себя.
— Теперь-то мы раскусили эту лису.
— Как волка ни корми, он все смотрит в лес, никогда он собакой не станет.
— Если выберем какого-нибудь бедняка, разве он не сумеет руководить народом?
А Саадат, видя настроение народа, с горечью думает: «Эх, время! Ты обновило свой чапан и повернулось ко мне спиной!»
Глаза у Карымшака налились кровью. Он молчит. Мулла Барпы, мешая каноны шариата с анекдотами, смешит своих соседей.
…Прошло полчаса, как Исак Термечиков начал свой доклад. Слушают его внимательно. Говорит он о политическом значении выборов в аилсоветы, о порядке их проведения.
— Да будет долгой его жизнь! — вырвалось у Бермет. — Когда говорили другие начальники, мы не понимали, а этот говорит так, как мы все.
Удивление Бермет имело основание. Многие из тогдашних уполномоченных, выступая перед народом, ломались, поминутно приглаживали волосы рукой и говорили не на обычном человеческом языке, а громко декламировали. Часто они смешивали несколько языков: из трех слов одно было русское, второе казахское, третье киргизское. И чем больше горячился такой оратор, тем меньше понимали его слушатели.
Люди недоумевали.
— На каком языке он говорит? По-русски или по-киргизски?
— Кто его знает? Судя по слову «джашатпаймын», говорит по-киргизски.
— Разве такой киргизский язык бывает? Он выступает не как киргиз, а как ачендик.
— Хотя он и ачендик, но киргиз, кажется?
— Конечно. Видно, учился в большом городе.
— А в большом городе другой язык, да?
— Ой, дорогой, должно быть, ты понимаешь, объясни, пожалуйста, о чем он говорит?
— Кажется, сказал, что каких-то буржуев будет уничтожать. Дальше сам слушай хорошенько.
— Толкни-ка Сапарбая. Он ведь комсомолец, должен понимать, о чем говорит этот ачендик…
Слушая подобных ораторов, Соке, Оскенбай, Иманбай и другие старики каждый раз толкали друг друга, спрашивая: «О чем он говорит?», и искали переводчика. А Исак совсем не был похож на таких ораторов; он говорил просто, о самом близком их сердцу.
— Дорогие товарищи, — продолжает Исак. — Во времена царя Николая могли выбирать болушей, биев только баи, манапы и их прислужники. Они даже близко не подпускали бедняков к сходам. А теперь выбирают все женщины и мужчины, достигшие восемнадцати лет. — Он прервал речь и оглядел собравшихся. — Этого права лишены только манапы, баи, бывшие болуши, муллы, купцы. Они также не имеют права быть избранными в наши органы власти. Если кто-нибудь из них притворяется, надев овечью шкуру, сорвать с него маску — долг каждого трудящегося. Да здравствуют советские выборы! Да здравствует Коммунистическая партия!