— Не знаю. Странные письма.
— Где они у тебя?
— В кармане.
— Прочитай-ка их мне, сынок.
Абдиш начал читать письмо, адресованное Бердибаю. Вот что в нем говорилось.
«Бердибай-ага! Земля и хлеб аила стали для меня чужими, они прокляли меня. После того как Саадат потерпел поражение на выборах и о нем написали в газету, в нашем аиле не стало согласия и мира. Приезд Исака Термечикова оказался роковым, Саадат был исключен из партии, а потом арестован и осужден. И Саадата и меня погубили вы своими сладкими речами, вы сбили нас с верного пути, воду арыка пустили в нужном вам направлении. Во всем виноваты вы с Шооруком. Но я поговорю и расквитаюсь с вами… Кто бел и кто черен — покажет будущее. Когда Саадат держал в руках поводья власти, все вы, и богачи и аткаминеры, плясали перед ним. А теперь, когда дела его стали плохи, только я один остался верен ему… Говорят, достаточно кусочка овечьего помета, чтобы испортить целый бурдюк масла. Я погубил себя только тем, что был сторонником Саадата. На советскую власть я совсем не в обиде. Буду мстить только своим личным врагам, тем, кто собирается поймать меня или выдать. Из-за них я и бежал в горы Ала-Тоо и стал подобен архарам и косулям, стал их братом. Я хожу по таким узким тропам, где не может пройти и косуля. Ночью сплю в пещерах. Кто хочет найти меня, пусть ищет в ущельях гор. Но теперь вы, конечно, не будете меня искать. С кем надо, встречусь сам. Будет это днем или ночью, не могу сказать… Разве ангел мести и смерти Азраил заранее сообщает, когда он явится?..
Соке, внимательно выслушав, сказал:
— Вот несчастный парень! Что с ним творится? Кому он хочет мстить? Кажется, он не в своем уме… — Некоторое время старик ехал молча, а потом предупредил: — Эти письма не показывай никому, Абдиш, кроме Бюбюш и Сапарбая. Пусть они прочитают и решат, как быть.
Когда Сапарбай прочел письмо, Бюбюш возмутилась.
— Что за поведение? Столкнувшись с недоброжелателями, разве убегают в лес?
— Мне кажется, он не в своем уме, — сказал Осмон.
Сапарбай несколько раз перечитал письма.
— Вот сумасшедший! — возмущался он.
Когда в юрте Бердибая начали говорить о Курмане, хозяин разозлился:
— Перестаньте! Не говорите в моем доме об этом черном шайтане. Его наказал сам создатель. Помните, как он заставлял Аимджан-байбиче ругать бога? Я даже произносить его имя не хочу. Проклятый! Он не один. Таких еще много. Их накажет вездесущий и всемогущий аллах.
Бердибай делал вид, что обращается к байбиче, а говорил он это своей токол, потому что в аиле шли разговоры о связи Курмана с бердибаевской Батий. И сам Бердибай об этом знал, даже пробовал бить ее.
Шарше скакал по аилам и говорил всем:
— Когда у дракона отрубают голову, хвост остается. Саадата арестовали, а хвост его, Курман, стал басмачом, разбойничает. Он будет мстить мне. Кто сочувствует этому басмачу, тот мой враг!..
Как всегда, он перебарщивал. Бюбюш с Сапарбаем не соглашались с ним.
— Надо принять самые суровые меры! — кричал Шарше.
Другие молчали. Потом Бюбюш сказала:
— Товарищи! Шарше Мойноков выказывает здесь злобное отношение к Курману. Парень родился и вырос в нашем аиле, а не приехал к нам откуда-то из чужих краев. Он с самого детства батрачил на баев, бедствовал, рос сиротой, испытал немало горя. Сколько крови у него выпил один Бердибай. А когда Саадат стал председателем, он использовал Курмана в своих интересах.
— Что же, мы за это должны похлопывать Курмана по плечу и по головке гладить? — горячился Шарше.
— Мы не имеем права называть его басмачом, — продолжала Бюбюш. — Если заблудившийся человек придет в свой дом, винить его нельзя. Мы должны снова вернуть его в нашу среду.
— Если он согласится, — сказал кто-то.
— А куда ему деваться?
— Это он лучше нас знает…
— Сам он ничего не знает, — продолжала Бюбюш. — Он остался один. Еще в начале весны говорили, что он заболел падучей болезнью. Бердибай и ему подобные обрадовались и пустили слух, что Курмана наказал аллах за его богохульство. Самолюбивому джигиту было очень тяжело слушать эти сплетни…
Шарше вскочил с места.
— Ладно, раз так, давайте оправдаем басмача Курмана.
— Успокойтесь, товарищ Мойноков! — Бюбюш с трудом сдерживалась. — Плохой жеребец косяк свой разгоняет. Добить споткнувшегося человека — это не дело большевика. Нам надо подать Курману руку, помочь ему подняться.
Ночь была теплая, луна стояла высоко над хребтами гор. Глубокую тишину нарушал только шум реки. Бюбюш, Сапарбай и Осмон осторожно подошли к юртам Бердибая на краю аила. Их было две. В одной жила байбиче, в другой — токол. Услышав разговоры о Курмане, Бердибай решил наказать свою молодую жену и теперь три ночи спал с байбиче, а одну только ночь — с токол, что считалось в прежние времена позором для молодой женщины. В другое время Батий сильно огорчилась бы, а сейчас это было ей даже удобно. К ней приходил Курман. Каждую ночь Батий ждала его, подолгу лежа без сна, прислушиваясь к каждому шороху…