— Нет, не слышал… Там все больше говорили о новых порядках. Выступал самый молодой среди них — Канимет-уулу, он тоже говорил много, за это время сварилось бы мясо: «Мы, говорит, веками жили разбросанные, затерянные среди гор, и теперь нам, темным, безграмотным, будет не очень легко перейти на новую жизнь…» И говорит он очень умело, все ясно и понятно, только слушай… По-моему, он даже красноречивее, чем Саламатов, прибывший из центра. Голос у него звучный, и что ни слово, то поговорка да прибаутка. Активистам он прямо так сказал: «Прежде всего вы, коммунисты и комсомольцы, сами должны крепко уяснить себе эту новую задачу. Только тогда вы сможете агитировать других за объединенное хозяйство…»
Когда все кончили выступать, Канимет-уулу роздал каждому активисту газеты и книжечки. То, что было сегодня, — это, они сказали, — общий межлис. А завтра такие же межлисы будут проведены в аилсовете, в батрачкоме, и потом уже соберут весь народ на большой межлис. Вот тогда на большом межлисе сядут к народу лицом к лицу и скажут, наверно, окончательное слово: «Ну, люди, кто за объединенное хозяйство, поднимайте руки!..»
Карымшак в ответ на рассказ Султана неопределенно хмыкнул:
— Что же поделаешь, скажут так скажут… Ну, иди домой, Султан, тебе тоже пора уже спать…
После того как Султан ушел, Карымшак еще долго не ложился, сидел насупившись и молчал, потом напомнил байбиче:
— Теперь не только богатство, но и голова человека ничего не стоит… Ты, жена, спрячь все эти свои побрякушки и подвески на косах… Увидят голяки, скажут еще, что у нас в доме золота и серебра полным-полно…
И без того опечаленная, байбиче ничего не ответила, а только, тяжко вздохнув, безмолвно поднялась с места.
Керосин в лампе кончался, фитиль высох, и огонек едва трепетал, расплываясь чадящим пятном, подобно туманным думам Карымшака. Вскоре лампа потухла, и в доме стало темно.
К утру в аиле не осталось никого, кто не узнал бы о собрании в школе. Даже самые большие лежебоки сегодня встали с рассветом. На прояснившемся небе бродили облака, воздух был мягкий, за ночь значительно потеплело. Люди выгоняли со дворов коров и лошадей и, не уходя домой, оставались стоять на улице, настороженно оглядываясь по сторонам. Все ждали одного, все думали о том, что будет дальше. Если сзывается межлис аильного совета, то там должны принять какое-то постановление. О чем же будут говорить тогда на межлисе батрачкома? Однако что бы то ни было, а ждать теперь осталось недолго.
Вот на улице уже появился исполнитель Матай. И как всегда, доносится его зычный голос:
— Да смотрите у меня, второй раз напоминать не буду… Сказали, чтобы собирались там, в конторе, — строго предупреждал он хозяев.
За короткий зимний день активисты аила провели два собрания. До обеда состоялся расширенный пленум аильного исполкома, там проверяли и уточняли списки дворов, скота и инвентаря. Разгорелся спор — кого можно сразу вносить в списки колхозников (конечно, добровольно, с согласия каждого хозяина), с чьим приемом надо пока повременить, а кого в числе первых раскулачивать и лишать прав. В отношении бедняков и батраков, которых в первую очередь принимали в колхоз, разногласий не было. Когда же дело коснулось более или менее зажиточных людей, правда, далеко не богатых, но зато имеющих влияние в народе: всяких аткаминеров, приближенных баев или таких, как мулла Барпы, то многие активисты, и прежде всего Шарше, подняли крик, спорили до того, что багровели шеи.
— А что, если мы поставим этот вопрос на голосование, Шаке?.. Нельзя прыгать сразу так опрометчиво: прыгнешь — да оступишься! — попробовал было прекратить споры Сапарбай. Но Шарше не дал ему даже договорить. Он ринулся на него, как буран из ущелья:
— Эй, парень, ты не виляй здесь хвостом! Пока мы с тобой будем голосовать, найдутся такие, которые перепрыгнут через перевал. Ищи их лотом!
Спор разгорался с новой силой, и Саламатову пришлось вмешаться еще раз самому. Кое-как ему удалось успокоить разошедшегося не на шутку Шарше. Сапарбай, задетый за живое, тоже замолчал, но не смирился.
— Товарищи! — спокойно сказал Саламат-уулу. — Если мы будем пререкаться и переругиваться, то на самом деде найдутся в аиле такие, которые тем временем перепрыгнут через перевал, как здесь говорилось…
— Но мы не хотим этого понять, товарищ… — язвительно вставил было Шарше, но, забыв фамилию Саламатова, запнулся.
— Сейчас, когда классовая борьба обостряется, единство между коммунистами и бедняками из батрачкома должно быть особенно прочным! Бывает, что бедняки иногда перехватывают через край, но они всегда за правду, вы это учтите, товарищ Сапарбай!