Мать еще долго плакала горькими слезами. Облокотившись на низенький круглый столик, Зайна молчала. Сквозь увлажненные ресницы не отрываясь смотрела она на свет лампы, горевала вместе с матерью, а перед глазами стоял образ любимого. Иногда смутные мысли проносились в ее голове: «А может быть, не пройдут мне даром слезы матери?» И снова, будто в тумане, перед глазами возникал образ Сапарбая. Потом полегчало немного на душе, и в каком-то неумелом ласковом порыве она обидчиво и нежно проговорила:
— И мне тяжело видеть твои слезы, мама! Не плачь!
— Не буду, родная моя, не буду… Пусть бог наделит вас счастьем… Лишь бы ты была счастлива, доченька!
Получив согласие матери, Зайна теперь открыто стала приготовляться к свадьбе.
В пору, когда созрело просо и из самого первого урожая намололи для бузы просяной дерти, зарезали жирного барана, щедро рассыпали на дастарханы боорсоки из пшеничной муки нового урожая, богато и славно отпраздновали свадьбу.
В дом пришла невестка, и не могла нарадоваться счастливая и гордая Бермет.
— Чтоб род наш умножился! — ворковала она молодым.
А старику Саякбаю не давала покоя:
— Старик, мы живем для них. В одном доме тесно будет нам. Поставь сыну и невестке юрту во дворе, а сами останемся в доме. Слава богу, есть из чего выстроить новый дом. К осени они и построят его. Ты уж в этом году оставь свои капканы, повремени с охотой, оставайся в аиле и помоги молодым построиться. В таком деле без старика не обойтись. Будь им советчиком и помощником. Слава богу, не зря прожили жизнь: была одна семья, теперь — две.
Старику понравился совет старухи. Когда землемеры планировали новый аил, то и Сапарбаю нарезали будущую усадьбу. «Скоро и ты будешь хозяином, выбирай усадьбу заблаговременно», — говорили ему члены комиссии. Отвели ему участок рядом с усадьбой Самтыра. И вот летом, когда на поле возле черной речки созревал ячмень, когда приближалась обильная урожаями осень, в аиле появился еще один новый дом, крытый тесом. Этот дом выглядел, пожалуй, красивее и богаче, чем соседний дом Самтыра, выстроенный на год раньше. Комнаты были просторные, окна высокие и светлые. Саякбай помогал строиться со всем усердием. Как только дом был отстроен, чтобы не пусто было вокруг, он обнес двор дувалом, построил небольшой сарай. Напутствуемые материнским благословением Асыл и добрыми пожеланиями друзей, Сапарбай и Зайна вселились в новый дом.
Как путники на крепких иноходцах, уверенно вступили они на новую дорогу совместной жизни. Потекли светлые и безмятежные дни. Ложью оказались сплетни шушукающей Сурмакан, — прошло много месяцев, а молодая келин оставалась по-прежнему стройной и гибкой. В девушках щеки у ней были румяные, теперь они подернулись нежной белизной, расцвела молодая женщина, приветливая улыбка не покидала ее. Вставала Зайна спозаранку, разжигала огонь, доила корову, кипятила чай. Проворная, работящая, она успевала и по хозяйству обоих домов и учительствовать в школе. Старая Бермет не нарадуется невесткой:
— Вот что значит молодость — все делает чисто, все ей под силу. И ребят успевает учить и дома управляется. Хорошая невестка пришла в наш дом! Дай бог ей здоровья и счастья! Дай бог и материнства!
И вот в эти счастливые, ничем не омраченные дни Сапарбай однажды пришел домой только к рассвету. Долго ждала его молодая жена, и чем больше он запаздывал, тем больше поднималась обида: «Ну, подожди, придешь домой, молодец! Я тебе тогда покажу, как заставлять ждать до рассвета!..»
За ночь она подряд прочла несколько рассказов и сборник лирических стихов и хотела было отложить книгу в сторону, как на дворе залаяла собака. Зайна насторожилась. Послышались шаги, и еще больше раскалилась обида молодой жены:
— Ишь ты, у него хватает еще совести прийти домой. Ну-ну, заходи!
Неслышно отворилась дверь, показался Сапарбай.
— Ты почему еще не спишь, Зайнаш?
«Не гляну на тебя, даже и не подумаю!» — говорила себе Зайна, упрямо склонившись над книгой, но не стерпела, подняла глаза и встревожилась: Сапарбай вернулся домой удрученный и обескураженный, и сразу же в душе ее не осталось ни капельки прежней обиды. Добрая сердцем, чистая душой, как родниковая вода с гор, Зайна не умела держать в себе зла, она сразу же отошла. Ей стало жаль мужа.
— Что так долго? — спросила она.
Сапарбай ответил не сразу: его все еще душила обида.
Обеспокоенная Зайна молча встала и поставила на стол чашку с мясным супом, который она несколько раз уже за ночь подогревала. Сапарбай не имел никакого желания притрагиваться к еде — на душе было тяжело, но не посмел отказаться, — жена ждала, готовила. Он заставил себя съесть несколько кусочков мяса и хлебнуть ложки две бульона.