Аилсовет теперь не ютится в чьей-либо юрте, как это было раньше, а помещается в трехкомнатном деревянном доме рядом со зданием школы. Тем, кто еще жил в юртах по лощинам, кишлак, где зимовали их односельчане, казался целым городом.
— Если бы не советская власть, кочевали бы мы где-нибудь по ущельям и по сей день. Разве мог мечтать киргиз о житье в таких теплых, светлых домах с большими окнами? Вот это и называется прозрением глаз! — любил говорить Соке, и все соглашались с ним, с одобрением отзываясь о преимуществах оседлой жизни.
— Правильно. Хотя летом в юрте и хорошо, но зимой приходилось туго, холода одолевали. А теперь зимуем в домах, ветер не продувает, тепло, даже на лбу испарина, сидим в рубашках, благодать одна. Если будет под силу, каждому надо построить хороший деревянный дом, это самое верное дело, — убежденно говорили люди.
В эти дни в аиле, занимающем одну из многих горных лощин, как всходы травы по весне, бурно пробуждались ростки нового сознания, киргизы приобщались к оседлой жизни и труду, началась коллективизация. И, может быть, не выпали бы на долю этого аила те лишние, ненужные трудности, которые пришлось пережить позднее, если бы работу по коллективизации с самого начала повели терпеливо и разумно, а не так, как посланный сюда Калпакбаев.
Люди и без того уже чувствовали себя словно пешеходы на распутье, не знающие, что их ожидает впереди, а когда появился самодур Калпакбаев, смятение охватило их: «Как же понимать все это? Что это значит? Если то, что он говорит, правда, значит, главный закон власти изменился, стал каким-то другим?»
Заносчивое, властное поведение Калпакбаева вызывало неприязнь у людей, при виде его они прятались по домам. Это бесило Сейдалы: не видя верблюда на своей голове, он видел соломинку на голове других и подозревал всех людей во враждебном отношении к себе. Поэтому сейчас, неожиданно остановив коня, он пригрозил активистам:
— Это саботаж! Я знаю вас! Этот аил всегда был скандальным!
Пришпорив на месте коня и раздирая удилами его пасть, Калпакбаев грозно спросил у Шарше:
— Эй, Борукчиев! Чьи это овцы вон там, на горе?
— Какие, товарищ Калпакбаев?
Сейдалы указал камчой на восточную сторону горы Орток:
— Во-он там, много овец!
— А-а… то, это овцы Отора.
— Кто их пасет?
— Раньше был пастух, а теперь сам пасет.
Калпакбаев важно откинулся в седле и, подбоченившись, удивленно спросил:
— Как это сам?
Пока Шарше собирался ответить, в разговор вмешался Джакып, пугливо мигая глазами:
— Аксакал, Отор немного странный человек… Он нам родней доводится. У него больше полтысячи овец, и он не пользуется ими: не режет их, не продает и до сих пор даже дома себе не выстроил, все в юрте живет!
— Ладно! — оборвал его Сейдалы. — Знаю, выгораживаешь свою родню… Все равно, кулак он, твой Отор! — Опустив камчу, Калпакбаев тронул иноходца: — Айда, поехали! Не отставайте, дело есть к вам!
Шарше и Джакып на рысях пошли рядом с ним, а Самтыр, Осмон и другие следовали сзади. Немного погодя Калпакбаев показал на табун лошадей, пасущийся по склону:
— Борукчиев! А это чей табун?
— О, это Киизбай-бая!
— Значит, он настоящий бай, да?
— Да, товарищ Калпакбаев: ведь сам Самтыр всю жизнь батрачил у него.
— Кулак?
— Да, конечно! — с угодливостью согласился Шарше. — Киизбай у нас первый бай! Такого надо выселять в самую первую очередь!
— Знаю! — насупился Калпакбаев и показал рукояткой камчи в сторону зимовки Бердибая: — А во-он там кто живет?
— Это зимовье аксакала Бердибая, — поспешил ответить Джакып. — Он со своими близкими родичами зимует всегда в этой лощине.
— А почему не живет в кишлаке?
— Кто его знает…
— Как так «кто его знает»? Кто должен следить в аиле за исполнением советских законов? Вы! Знать надо!
— Но Беке старину любит! — с готовностью принялся объяснять Шарше. — При Николае он был болушем… «В этой лощине жили мои деды и прадеды», — говорит он и не желает отсюда уходить.
— Значит, он негодный для нас человек, он смотрит не вперед, а назад. Это кулак!
Карий иноходец продолжал идти широким махом, упруго и мягко покачивая взопревшим крупом. Калпакбаев остановил его только на окраине аила. Он осадил коня и, надменно откинувшись в седле, сурово оглядел окраину аила под горой.
— Я вижу, у вас много мельниц! Это мелкобуржуазные собственники! Вон их сколько: одна, две, три…