Возмущенная байбиче мигала припухшими веками и ворчала вслед:
— Эх, жизнь пропащая! Старики лишились уважения, молодые лишились стыда. Вот, казалось бы, какие тихони, а скажешь им слово, так они десять в ответ!..
Гнев и обида постоянно жили в душе Батий, как неродившиеся близнецы. И сегодня весь день она была не в духе. Грубоватый Имаш по простодушию своему, конечно, не мог заметить этого. Да если бы он и знал состояние Батий, вряд ли бы поостерегся говорить такие вещи прямо — это не в его натуре. Он лихо заломил заячий треух и по-свойски сказал вошедшей Батий:
— Эх, молодочка, ну-ка, присаживайся сюда, разговор есть!
Словно порыв ветра ударил по тлеющему огоньку. Неожиданно для всех Батий резко выпрямилась и, подбоченившись, резко ответила:
— Отстаньте, я вам не молодочка!
Иманбай опешил, запнулся и растерянно разинул рот.
— Ишь ты, чем больше молчишь, тем больше наговаривают! Какая я вам красотка? Может, еще скажете, что я шлюха или вертихвостка?
— Ой, Курман, что с твоей женой? Ведь я же пошутил…
— Шутите, да знайте меру. Когда это я красовалась перед вами, когда это я прижималась к вам? Уж не я ли повытерла шерсть с вашей захудалой Айсаралы?
— А ну, замолчи! — прикрикнул Курман на жену. — Ты не имеешь права пререкаться с Имаке!
— Так пусть он не смеется надо мной! — На глазах Батий навернулись слезы, увлажняя ресницы. — Если я пришла к тебе, то пришла по любви, — сказала она расслабленным, смягчившимся голосом. — Что тут позорного? А вот извели меня, проходу не дают, каждый тычет мне в глаза: и женщины и мужчины. Или на всем свете только я одна ушла от одного и вышла за другого? Говорят, что твоя припадочная болезнь и даже твои запои — все это будто бы от меня, во всем меня винят! Разве я не умоляю тебя бросить бузу и водку, да если бы ты слушался… Мало мне горя своего, так еще отвечай и за тебя…
Курману стало неловко:
— Ой, да ладно уж, оставь ты, ради бога, надоело!
Батий в ответ раздраженно дернула плечом:
— Вот дождались: даже Имаке, который никогда не заглядывал мне в глаза, и тот сегодня обозвал меня…
Иманбай, сидевший с разинутым ртом, в своем нелепом заячьем треухе, недоуменно всплеснул руками:
— Ой, Батиш, ты постой! Ведь я не хотел никого обидеть. Помнишь, однажды я был немного выпивши и моя Айсарала бодро шла по улице… Тогда ты была еще младшей женой Бердибая? Проезжая мимо, я увидел, как ты мелькнула в дверях, поводя плечами… Давеча я вспомнил почему-то об этом, ну сдуру и ляпнул такое, что самому теперь совестно. Так за это я склоняю перед тобою свою голову, — Иманбай, будто молодая невестка, поклонился ей в пояс, — и прошу простить! Не обижайся на меня. Пусть другие болтают что угодно, но то, что ты бросила Бердибая и нашла себе друга по сердцу, этому мы с Бюбю всегда были рады. Вот он сидит, твой муж, пусть скажет: я за бузу беру плату с Карымшака и с Касеина, поблажки им от меня нет, а вот с Курмана еще не потребовал ни ломаного гроша, хоть он мне порядком должен за бузу. Пусть сам скажет!
Батий была тронута чистосердечным извинением Иманбая. Она сразу же подобрела к нему, как весеннее солнце.
— Если вы желаете Курману добра, то совсем не давайте ему бузы! — сказала она доверительно и обидчиво.
— Это ты верно говоришь, я тоже не хочу, чтобы он пил! — ответил Иманбай, смущенно разводя ладонями. — Но могу ли я утерпеть и не налить Курману чашку бузы, если он хочет выпить? Да как я ему откажу, черту эдакому! То, что приготовлено для народа, — это его, отдай все, иначе никак нельзя! Водки у меня не бывает, а бузу, правда, пьет он у нас. И за это прошу извинить, дочь моя Батий. А теперь, если есть чай, будем пить. Если маслица дашь, неси. И от водки тоже не откажемся, ставь, если есть. И сама давай садись сюда. Большой разговор у нас, дочь моя Батий. Будем совет держать, чтобы муж твой бросил артачиться.
Курман беззлобно проворчал:
— От водки, стало быть, не отказываешься? А еще хочешь учить меня уму-разуму! Как прикажешь понимать тебя, Имаке, ведь только что ты говорил совсем другое?
— Ой, Курман! — живо обернулся к нему Иманбай. — Всему свое место: если подвернется удобный случай, зачем отказываться?
Сапарбай, давно уже наблюдавший за ними, прыснул со смеху.
— А что ты смеешься, или я неправ?
— Прав, но вы сейчас поступаете так же, как мулла!
— Почему как мулла, что за мулла?
— А вы не знаете, Имаке? Наш мулла Барпы учит других, чтобы они не впадали в грехи, а сам первый грешит. Вот и вы рассуждаете так же.
Курман, слушая их, махнул рукой:
— Ну, вот что, все ваши советы я принимаю, но о том, что я пью бузу и водку, пока не будем говорить. Эй, Батиш, неси, что там у тебя? Ставь все, что есть! Эх, только мой друг Василий один ценит меня. Недавно пришел он, длинный, жилистый, как журавль, и, как всегда, принес целую четверть, вот такую пузатую бутыль самогона. Ну, я пил и по утрам и на ночь и все не кончу, еще есть сколько угодно. Неси, милая, бутыль, ничего, не сердись!