Если в доме, где ему приходилось останавливаться, была молодая женщина, он многозначительно подмаргивал ей и при удобном случае щипал за мякоти ляжек.
— Ай-и! Разве начальники бывают такие, как вы? О боже! — шарахалась женщина. Но Калпакбаев не терялся:
— Не бойтесь! Начальники умеют крепко любить! Лучше…
— О боже, что вы говорите!
— Сердце мое — ваше!
— Да оставьте, как вам не стыдно!
— Я вам подарю шелковый платок!
— Отпустите! Я не просила подарков.
— О, вы очень боязливая женщина.
— Ну что ж, если вы такой смелый, можете попробовать, но муж заметит — прирежет на месте!
И в самом деле, однажды он едва унес ноги от разъяренного мужа. С тех пор при виде мужчины с ножом у пояса сердце его уходило в пятки. Так жить было невыносимо. Калпакбаев освободился от работы и, садясь в поезд, недовольно буркнул:
— Больше здесь моей ноги не будет!
С тех пор прошло девять месяцев, и сейчас он как ни в чем не бывало сидел, довольный приемом, оказанным ему Саадатом. Много было сказано, говорили откровенно, не стесняясь.
— Вот так, дорогой Саадат! Поживешь, поработаешь с мое, многое узнаешь. На юге я был в большом почете. Надо куда поехать — пожалуйста, есть фаэтон! Южане — народ, сродственный по характеру узбекам. Приедешь в кишлак, они принимают тебя с поклоном, прижимая руки к сердцу: «Добро пожаловать!» О-о, они богато живут! Куда ни глянешь — чайханы, ходишь только по коврам. Но они хитрые и льстивые. Бывает и так. Встречает, улыбаясь: «Добро пожаловать. Что угодно: плов, манту? Окажите милость!», а сам уже нож достает из-под полы. Ну, трусить тогда не надо. Беру тремя пальцами плов, отведаю, брошу на поднос зелененькую пятерку. Вот и все! Тогда не тронет!
Слушая своего друга со скрытым недоверием, Саадат тем не менее счел за лучшее выразить на лице восхищение:
— О, что и говорить, товарищ Калпакбаев. Хорошо, когда на лоб сядет счастье, а в руки придет власть!
— Эх, можно было и не уезжать из Оша! Но хотя там и почести, а свой край милее, здесь воздух чище и прохладней. А главное, здесь у меня верные друзья, такие, как ты… Ничего, со мной не пропадешь, будь уверен!
С той памятной поры, когда Саадат провалился на выборах, он заметно приуныл и, казалось, отошел от всех дел, но уязвленное самолюбие не давало ему покоя: как червь незаметно для глаз подгрызает изнутри плод, так и Саадат исподтишка старался подорвать авторитет неугодных ему активистов. Особенно он возненавидел Сапарбая, следил за каждым его шагом, всячески старался его опорочить, не брезгуя при этом даже грязными бабьими сплетнями. Саадат до того был пропитан мстительной, мелочной злобой, что, когда Сапарбай смеялся, он горевал, когда тот хмурился, он торжествовал. И ему больше, чем кому-либо другому, было на руку появление в аиле Калпакбаева. Обвинив Сапарбая в «оппортунизме» и несколько подорвав доверие к нему, Калпакбаев тем самым помогал Саадату. Только за одно это Саадат был донельзя благодарен Калпакбаеву и готов был сделать все для него. Впрочем, он уже и делал кое-что. Когда в разговоре подвернулся подходящий момент, Саадат, играя на самолюбии Калпакбаева, намекнул:
— А неплохо было бы, если это, конечно, вам не трудно, посадить эту подлую собаку в тюрьму.
— Посадить Саякбая можно в два счета… Но народ обидится, нельзя этого делать. Впереди у нас большие дела… Объединить распыленные мелкие хозяйства дехкан — это мы называем «переходным периодом» при социализме…
Саадат очень огорчился, что ничего не получилось с его затеей арестовать Сапарбая. Он побагровел, надулся от досады и, как бы между делом, спросил:
— А как это понимать: артели организуются навечно или так себе, временно?
Калпакбаев взглянул на него, удивленно вскинул голову. Выпятив нижнюю губу, он приподнял торчком сморщенную ладонь:
— О-о! Это чудо! Это великое дело! Это навечно, мы в коммунизм придем по этому пути! Так что, друг мой, вступай в артель без лишних разговоров. А что? Поставлю тебя председателем, будь уверен, а что?
Саадат криво усмехнулся:
— А нас не будете преследовать, как потомков старых бай-манапов?
Калпакбаев по-бычьи, тупо уставился на Саадата и потом только, как бы соображая, о чем идет речь, проговорил:
— Какие еще бай-манапы? Знать надо! Если человек с честными намерениями и с открытой душой вступает в артель, то добро пожаловать! А есть такие, которые колотят себя в грудь: «Я бедняк!», а сам мешает нашей работе, вот он — кулак! Он увидит себя в стране «Пойдешь — не вернешься»!