Саадат при этих словах встрепенулся, словно напал на потерянный след:
— Значит, мы имеем право вступать в артель?
— Несомненно! Подавай заявление! И давай всем своим аилом, зови весь свой род!
— А то как же! Конечно, мы с открытой душой! — обрадовался Саадат и потом неуверенно пробормотал: — Но у нас есть аксакалы рода Шоорук и Бердибай. Аил будет слушаться прежде всего их!
— Ну так что ж, пусть и они вступают.
— Но как? Они обложены твердым заданием!
Наморщив лоб, Калпакбаев призадумался. Саадат помог ему выйти из затруднительного положения. Он подсказал ему:
— Конечно, оно верно, были они когда-то у власти в аиле, но сейчас они живут, как и все, хозяйства у них середняцкие, скота не ахти уж как много!
Калпакбаев озадаченно потер лоб:
— Да-а, план выполнять надо, черт возьми… Не можем мы миловать кулаков…
— Мне кажется, что эти два старика не должны относиться к кулакам, аксакал?
— Посмотрим, пусть подают заявления…
Этот разговор происходил за утренним чаем. Проводив гостя, Саадат, очень довольный и повеселевший, сел на лошадь. Проезжая мимо двора Сапарбая, он вызывающе захохотал, переговариваясь с кем-то через улицу, и поехал дальше, посмеиваясь и злорадно оглядываясь на дом Сапарбая.
В общем, из всех тех, кому были вручены повестки, только пять человек во главе с Отором были раскулачены. Скот и имущество их были конфискованы, а сами они арестованы.
Шоорук и Бердибай успели выплатить только часть налога. Заявления, посланные в волисполком, вернулись с резолюциями на имя Калпакбаева, где ему, как ответственному уполномоченному по аилу, поручалось под личную ответственность разобраться на месте и принять соответствующие меры.
На собрании бедняков и батраков при участии Шарше и всех активистов аила Калпакбаев вынес на обсуждение заявления, возвращенные из волости.
— Как вы думаете, мы не перехватили через край? Мне кажется, мы должны освободить их от твердого задания.
— Как освободить? — вскричал Шарше. Другие же промолчали. — Кто же будет тогда называться кулаком, если не они?
— Товарищ Борукчиев, не зарывайтесь! Для нас сейчас не столько опасны честные, преданные советской власти баи, сколько те бедняки-злоумышленники, которые мешают нам вести агитацию! — выпалил Калпакбаев и, заметив, что произвел ошеломляющее впечатление, разошелся еще пуще: — Вот вам наглядный пример: почтенный старец Шоорук вместе со всем своим родом подал заявление в артель, а батрак Мергенов Курман вместе с апартунусом подрывают дело коллективизации, собирают клеветнический материал против честного работника советской власти!
Сапарбай был здесь, сидел у порога. Он случайно пришел на это собрание. И сейчас, не утерпев, вскочил с места:
— Неправда! Отдавайте отчет своим словам, товарищ Калпакбаев! Это еще видно будет, кто честный, а кто злоумышленник!
— Что-о! Как смеешь!
— А вот так! Я тоже терплю ваши нападки и хожу в апартунусах вот уже больше чем полмесяца. И с тех пор я ночей не сплю, спрашиваю себя: а может, и правда допустил ошибку? Вся моя семья опечалена, и отец, и мать, и жена — все переживают за меня, и я хочу узнать, за что мы так страдаем, в чем мы повинны? Ответьте мне!
— Ты, брат, потише здесь! Отвечать мне нечего, я выполняю директиву партии!
— А разве партия давала такую директиву, чтобы очернять бедняков, а баев и кулаков считать за друзей? Нет такой директивы! — Сапарбай обернулся ко всем присутствующим. — Товарищи коммунисты, выслушайте меня! В деле коллективизации и проведении политики ликвидации кулачества, как враждебного класса, мы допускаем серьезные ошибки, мы допускаем головотяпство!
Взъяренный Калпакбаев устрашающе грохнул кулаком по столу.
— Остановитесь! Где исполнитель? Сейчас же в подвал вражеского агитатора! Айда, бери его, Борукчиев, даю тебе право, немедленно засади его в подвал!
Увидев, как обернулось дело с Сапарбаем, которого тотчас же повели в подвал, Самтыр не осмелился сказать что-либо в его защиту, а Саадат, едва удерживая прущее изнутри торжество, взял слово.
— Разрешите мне сказать немного! — с невинным видом сказал он. — Когда-то меня ругали, обвиняли в неправильной работе. Конечно, были у меня отдельные ошибки, однако такое может со всяким случиться… Но правду сколько ни гни, а не сломаешь. Теперь совесть моя чиста, и я нахожусь среди вас. — Он заговорил громче, чтобы услышал Сапарбай. — Настоящий смутьян и склочник, подлым образом прикрывавшийся именем партии, сегодня разоблачен и находится вот здесь, в подвале этого дома. Он рыл могилу для меня, но попал в нее сам. Жизнь сама подтверждает, кто из нас склочник и смутьян, а кто честный человек. Я призываю беспощадно разоблачать апартунусов, подобных Сапарбаю, и дружно взяться за коллективизацию. Долой подлых врагов!