— Говорить мне нечего! — отрезал Калпакбаев, привстав с места. — Никаких ошибок я не признаю! Категорически все отрицаю. А вас, дорогие товарищи, я знаю: вы боитесь за свои шкуры. Так что ж, тем хуже для вас… Будете каяться…
Каниметов резко поднялся, на лбу у него взбухла синяя жила.
— Предложение только одно! Ставлю на голосование! Кто за то, чтобы Калпакбаева Сейдалы снять с работы и исключить из рядов партии? Голосуют только члены бюро… Кто против? Нет. Кто воздержался? Один. Итак, положите билет на стол и выйдите отсюда!
— Не дам! Этот билет не ты мне вручал! — вскричал Калпакбаев, но пальцы его, судорожно подергиваясь, непроизвольно зашарили по грудному карману.
Каниметов твердо и сурово предупредил:
— Повторяю. Оставьте билет и выйдите отсюда!
Когда партбилет упал на стол, Калпакбаев пошатнулся, как пьяный, и, подойдя к дверям, бросил на ходу:
— Я не оставлю этого так! До Москвы дойду… Апартунусы… Волки в овечьей шкуре! — Дверь с треском хлопнула, но и за дверью Калпакбаев продолжал кричать: — Националисты! Пантуркисты! Я докажу вам!
Медетбеков постарался скрыть охватившее его возмущение шуткой:
— Ну вот, слышали? Смотрите, как бы нам не побывать с повинной в центре!
Конные в огромных тебетеях все еще толпились возле столовой, шумно переговариваясь между собой. Когда угрюмо нахмуренный Калпакбаев приблизился к ним, один из верховых, лукаво подмигнув, нарочито вызывающе проговорил:
— Эй, Кемель… Что ты жмешься? Ну подумаешь, пропьем одного телка, которого у тебя все равно задарма в артель уволокут… Ставь давай!
Калпакбаев свирепо глянул на верховых. Некоторые из них показались ему знакомыми. «Если не за свой счет, то буду сегодня пить, пить и пить! Только бы не пронюхали они, что сняли с работы, а то и пива не поставят. Знаю я их, подлецов!» — подумал он и затем строго прикрикнул:
— Эй, люди, что вы тут толпитесь? Не видите, что ли! — указал он на окна волкома. — Не стыдно вам верхом пить пиво перед окнами начальства! Дикари!
Рыжеватый киргиз с бородкой клинышком, лениво облокотившись на густогривую шею коня, покосился на него и с издевкой ответил:
— Свое пьем, аксакал. А как пить: стоя или верхом — это наше дело. На то есть свобода…
— Скоты бескультурные, слезьте с лошадей! А нет, так расходись, нечего вам тут! — И Калпакбаев важной поступью направился к двери столовой.
Верховые проводили его насмешливыми взглядами:
— Ох ты, какой строгий, а?
— А сам-то он зачем, думаешь, пришел? Глотнуть небось!
— Самые такие-то и пьют. Душу отдаст за водку!
Верховые расхохотались.
Калпакбаев быстро скрылся в дверях столовой…
Абды и Султан скакали без передышки. Сейчас, привязав к деревьям на улице потных, загнанных лошадей, они прошли в столовую выпить по кружке пива. Сидя у окна, Султан и Абды не спускали глаз с дверей волкома. Если только Калпакбаева, Сапарбая и Самтыра выведут милиционеры, как они ждали, и поведут в ГПУ, то они мигом вскочат на лошадей и помчатся в аил с радостной вестью, один — к Касеину, другой — к Карымшаку: «Добрая новость! Счастливая новость! Апартунусы арестованы! Артель распускается! Каждый хозяин самому себе!..»
Но, к сожалению, пришлось запастись терпением и выжидать. После такой бешеной скачки Абды залпом опрокинул кружку пива и, причмокнув губами, облизнулся:
— Ох, будто и не пил! Давай дернем еще по одной, Султан!
— Я тоже только хотел сказать об этом, — подхватил Султан. — Ей-богу, вот запалился, будто еще ничего и не пил, где-то между зубами осталось!
— Ну вот и ладно! Давай еще по кружке!
Абды властно окликнул официантку, будто обращался к своей жене:
— Эй, молодка! А ну, тащи пива!
— Ты смотри, постукивает каблуками, как коза копытцами, и не обернется даже! Неси, тебе говорят, пива!
После второй кружки Абды спросил Султана:
— Ну, напился?
— А ты?
— Не знаю что-то…
— И я тоже…
— А может, еще по одной?
— А деньги есть у тебя?
— Найдутся…
— Ну, тогда давай…
— Ай, молодка, еще пива!
Так они, незаметно потягивая кружку за кружкой, засиделись, опьянели и совсем позабыли о цели своего приезда. Начался обычный пьяный, бестолковый разговор джигитов, мечтающих о легкой жизни «в седле» и власти в аиле.
— Ай, да что там, пей, прах отцов! — пробормотал Абды, прижмуривая единственный глаз. — Скот — это грязь на руках человека, смоешь — и нет ее! Взять хотя бы самого богатого в округе человека — Киизбая, скот которого застилал и ту и эту сторону гор: не успел и глазом моргнуть, как от богатства его осталась только пыль одна!