А в этом году Иманбай даже не вспомнил, что надо браться за лопату. Он был всецело поглощен подготовкой к кочевке на джайлоо, но у него не было даже юрты. Почти каждый день он накидывал старое седло на свою Айсаралу, приторачивал к седлу большой моток веревки и старый расшатанный топор. Затем Иманбай садился на лошадь, при этом кожух его издавал такой шум, будто его разрывали на куски. Перед выездом он говорил жене:
— Эй, жена! Свей аркан из кендыря, что натеребили твои дочки. Аркан нужен будет, в этом году обязательно выедем на джайлоо! Бог даст, привяжем по обе стороны седла твоих кур с красным петухом за ноги, навьючим вещи и двинем! Пусть наши куры попасутся там, где паслись табуны и стада бая Киизбая! Ну ты не забудь, жена, приготовь аркан!..
Когда Иманбай трогает Айсаралу, то с первого же шага седло через старые тонкие потники начинает давить на холку лошади, и она изгибается, машет облезлым, куцым хвостом, прижимает уши и скалит зубы, не желая двигаться со двора. И если даже Иманбай будет тянуть повод в сторону рощицы у реки, все равно она будет тянуть в другую сторону: так ей не хочется опять везти на спине тяжелые вязанки веток. Если бы умела она говорить, то, наверное, сказала бы: «Ты, лиходей, опять хочешь нагрузить на меня колючий кустарник или тяжелые вязанки веток!» Поэтому-то Айсарала и идет так неохотно. Но Иманбай не думает ни о чем. Вы посмотрели бы, как горделиво и самозабвенно сидит он в седле, упираясь носками в стремена, вскинув голову. И ему нет дела, что старое, рассохшееся седло жалобно скрипит и пищит под ним. Свободно помахивая камчой, он едет и беседует с Айсаралой:
— Живей пошевеливайся, милая! Скоро навьючу я на тебя все наше добро, и мы двинемся на джайлоо. Я не буду мучить тебя, как эти дурни, что вступили в артель и пашут на своих лошадях ничейную землю, о, возьми их прах отцов! Лучше я уйду в горы, буду жить диким луком, но зато сам себе господин. А то тут житья не дадут. Этот голодранец Шарше угрожает: говорит, если не вступишь в артель, то тебя обложат налогом, Айсаралу заберут в артель, а самого, как кулака, погонят в Сибирь! Ишь ты, какой умный! Думаешь, я так и испугаюсь. Нет, не жди, не буду я ходить под твоим начальством, голодранец Шарше, лучше я ускачу за перевал, в Кой-Кап…
Вспомнив о ночи жертвоприношения, Иманбай в страхе зашептал:
— Лайи-ла-лай-ла! Пусть не знает об этом никто, дорогая моя Айсарала! Не дай бог, узнает Шарше паршивый, тогда пропали мы. Тебя запрягут в артельный плуг, а я, ни в чем не повинный, отправлюсь прямо в леса Сибири!
Да, Иманбай ехал, кстати сказать, в лесок у реки, чтобы нарубить там десятка два молодых стволов гибкой талы. Если потом связать их в одном конце, а другие концы расставить на земле, то получится нечто вроде остова юрты, правда, приземистой и маленькой, но если покрыть все это сверху циновкой из чия и кошмой, то будет уютный шалаш, напоминающий колпачок ловчего беркута. А киргизу больше ничего и не надо.
Вот с такой целью и ехал Иманбай, чтобы подготовить для джайлоо свое нехитрое жилье. Когда он увидел в стороне артельщиков — плугарей и сеяльщиков, то даже усмехнулся про себя, жалея их: «Эх, глупые, глупцы! Зачем работать, ради чего?.. Нет уж, лучше я уйду на джайлоо… Айсаралу поставлю пастись в тени, а сам буду ходить по байским юртам, кумыс попивать!»
Этот довод, что они дураки, а он умный, показался Иманбаю настолько убедительным, что он повеселел, возгордился: «О, прах отцов, вот получится так, что мы проведем лето на джайлоо в свое удовольствие, а когда вернемся осенью, то артель распустят. Говорят, что артель выдумали такие, как Калпакбаев и Шарше. Пусть только узнают об этом в Москве, им дадут жару, а вот таких, как я, честных бедняков, может, еще и наградят за то, что мы не подчинились и не вступили в артель. Эй, Айсарала, живей шагай, живей!»
Неспроста появились такие мысли в голове Иманбая. «Артель не на веки вечные собирается: говорят, власти хотят только испытать, что из этого выйдет. Если народ не пожелает работать артельно, то тех, кто это затеял, самих прижмут, как апартунусов, а народу дадут волю, каждый по себе живи», — поговаривали в аиле.
Люди охотно верили:
— Дай бог, чтоб это было так!
— Правильно! Советская власть не станет делать то, чего не желает народ. Значит, артели должны распустить!
Но были такие, которые пытались возражать:
— Не верьте, это вражеские слухи. Артель останется навеки. Постепенно все должны пойти в артель, никто не останется. Так лучше уже сразу вступать!
Те, кто не желал вступать в артель, впадали в уныние от этого, но все же цеплялись за старое.