— Айда, уноси свою постель. Баи здесь не ночевать на перинах посажены. Нам немало приходилось валяться на голой сырой земле, пусть и они полежат, не подохнут!
Это были последние слова, которые слышали арестованные.
Тишина. Ночь. В подвале непроглядная тьма.
Медленно тянется время, но вот в тишине послышался голос Бердибая:
— Шооке, положите голову на мои колени.
— Эх, пока я еще держусь, — ответил тот.
В душе Саадата колыхнулись жалость и гордость за старика: «Держусь, говорит, еще! Одной ногой уже в могиле стоит, а твердый, сидит, не ноет! Эх, какие люди были, а теперь надругаются над ними! Ну, Шарше, попался бы ты мне под руку!» — подумал он.
Когда солнце уходило на закат, Курман заметил в углу подвала маленькую щель, через которую просачивался тонкий луч света. Сейчас он подполз к тому месту и пощупал руками. Пространство между столбами было заложено глиной и камнями. Он свободно отковырнул несколько комков ссохшейся глины и с надеждой в голосе проговорил:
— Ну, говорите прямо: что будем делать, если я найду выход отсюда?
Саадат, который уже успел подползти сюда, ответил:
— Если этот смельчак будет мне другом, то я не забуду его на этом и на том свете!
— Идет… Я друг твой! Но учти, теперь я не буду слепо повиноваться тебе, как прежде. Я помогаю тебе для того, чтобы отомстить только этому самодуру Шарше!
— Хорошо. Давай выберемся на свободу, а там я найду для тебя оружие.
— Ишь ты! Хочешь, чтобы я обагрил руки кровью, а сам ты останешься чистеньким, — усмехнулся в темноте Курман.
Саадат ответил ожесточенно:
— Не бойся, я сам расправлюсь с этой собакой Шарше!
С лихорадочной быстротой они принялись расширять щель в углу, и вскоре образовалась дыра, куда мог пролезть любой человек.
— Ну, выходите, Шооке! — предложил Курман.
— Нет, дети мои! — твердо ответил Шоорук. — В тяжелый путь лишний груз не берут. Мы вам будем только мешать. Однако за нас не бойтесь… Старые люди могут уснуть… Откуда нам знать, что вы делали втихомолку? А хотя бы и знали, что нам могут сделать за это? Постращают, постращают, да и бросят. Так, как разберутся по закону, нас или погонят, или освободят… Что-нибудь одно да будет, а что будет — нам все равно… Вы уж уходите, прощайте, благословляю вас… Быстрей вылезайте!
Бердибай все же, оказывается, колебался.
— А как же мы, Шооке? — спросил он.
— Сиди! — приказал Шоорук.
Когда Саадат и Курман вылезли через дыру наружу и бесшумно скрылись, Шоорук сказал Бердибаю:
— А теперь, Бердибай, подставь колено, я положу голову.
VIII
Встревоженный Омер не находил себе места. В дом ему не хотелось заходить. Он залез на стог сена, что был на крыше сарая, и долго стоял здесь, размышляя вслух: «О создатель, о всевышний! О родной Совет! Мои отцы и деды до седьмого колена были бедняками. А сам я, сколько помню себя, кормился трудом своим, по́том оплодотворял землю, всю жизнь был бесскотным бедняком. Я встал на стремя, только когда пришла свобода, когда бедняки стали равноправными. Если бы не ты, Совет, разве был бы у меня бурый мерин? Разве не ты, Совет, обул, одел, накормил, сделал меня человеком? А теперь этот голодраный Шарше хочет записать меня в кулаки… Как же это, а?
Омер вздрогнул, услышав топот копыт. Кто-то напрямик через маковое поле ехал к его двору. Омер присел, чтобы получше разглядеть в темноте неизвестного всадника: «Что это он средь ночи по бездорожью едет?»
Всадник приблизился, осторожно заехал во двор и затем направился прямо к сараю. Может быть, он специально искал Омера?
— Эй, кто ты есть? — Голос Омера был неожиданностью для всадника. Он резко остановил коня:
— Кто это? Это ты, Омер?
— А это ты, Султан?
Султан вплотную подъехал к сараю и, глянув на крышу, спросил:
— Что это вы там сидите до поздней ночи, на сарае?
Омер ничего не ответил. Он почему-то вспомнил сейчас, как когда-то Султан носился по аилу на взмыленной лошади и скликал саадатовцев на драку. От этих воспоминаний у него похолодело на сердце. Султан, зная, что, по слухам, Омер тоже намечен к обложению твердым заданием, а стало быть, теперь и он одного поля ягодка с баями и манапами, приехал поговорить с ним по душам. Султан откинулся в седле и сказал прямо:
— Я к вам, Омеке. Время такое, что медлить нельзя. Что ночью, делай ночью, что днем, то днем. Поэтому не спрашивайте, почему я беспокою вас в такое позднее время.
— Да ты постой, ведь ты не один?
Султан самоуверенно усмехнулся: