Соке тоже стало жаль старуху:
— Не надо, не плачь, дорогая! Прошу, не показывай ты мне своих слез. Что написано на роду, тому и быть. Если в верхах считают нужным, чтобы таких, как мы, раскулачить, то что ж, никуда от этого не денешься, придется покориться. А если эта смута начата нашими куцехвостыми активистами, то власть разберется, наведет порядок.
— А-а! — протянула Умсунай. — Пока Совет наводит порядок в одном месте, в другом еще какое-нибудь чудо стрясется. Говорила ведь я тебе, давно уже говорила, еще как только Советы пришли, да разве ты послушаешься когда доброго совета! Ты все за бедняков убивался, активистом был, в артель вступил, с утра до ночи за плугом ходил, а что тебе сказали Советы? Поблагодарили тебя за это? Вместо спасибо-то тебя за ленивого гнедка в кулаки определяют, простофиля ты эдакий!
Соке и сам не знал толком, где тут правда, а где нет, но все же постарался убедить старуху:
— Да постой ты, старая моя! Думаешь, твердым заданием облагают нас Советы? Сдается мне, это просто дело рук Шарше.
И долго они еще сидели, вели тоскливые разговоры, горевали и не заметили, как в лампе кончился керосин.
…А над двором уже поднялся тонкий, как ребро, ущербный месяц. Звезды начали редеть, и небо из сине-черного превращалось в сизое. По долине потянул предрассветный ветерок, яснее стал доноситься шум реки. Недвижно застыли сумрачные горы.
Омер, костистый, высокий, согнувшись, сидел рядом с Соке. Он вздохнул и тихо сказал:
— Откуда мне знать, Соке, что у них на уме? Сам я не хочу выступать ни против закона, ни против народа. Только вот хотелось немного поостеречься, уйти куда-нибудь, с глаз подальше. А когда пройдет эта «кулачная» смута, по-моему, все будет на своем месте.
Соке, который все это время был задумчив, сейчас вдруг испуганно перебил речь Омера:
— Постой, постой-ка, будь ты неладен!
Омер тоже встревожился и примолк, ожидая, что скажет Соке.
— Да неужели ты, чтобы оказаться с глаз подальше, дал обещание Саадату, а? Нет, не делай этого, Омеке! Не нам с тобой искать убежище за перевалом. Если обложат твердым заданием, то и тебя и меня, вместе, стало быть, платить будем. А посадят в подвал, тоже будем сидеть. Если законы Советов только в руках этого поганца Шарше, то делать, конечно, нечего, а если нет, будем бороться, посмотрим еще, на чьей стороне правда! Если Советы даже на самом деле прижмут таких, как мы с тобой, то все равно терпи, не озлобляйся. Потому что, как говорит Чакибаш, «примерно, скажем так», что если Советы начинают какое-нибудь дело, то это, как бы там ни было, а в конце концов идет на пользу народу. А там, где народ находит себе пользу, мы с тобой не должны терпеть ущерб! Не так ли, Омеке?
Омер, не поднимая головы, заговорил немного веселее:
— Да, конечно, я бы сказал, что вы правы, Соке. Советы особенно помогли таким, как мы, простым дехканам. Словно само солнце глянуло на нас. Да только вот в последнее время — не знаю, или это воля аллаха, или же изменилась политика Советов, или же есть такой недруг, который пользуется нашей темнотой, — но начались такие странные дела, что даже и ума не приложу! Сказать, что это враки, нельзя: ведь голодраный Шарше на самом деле носится по аилу с бумагой, где записаны мое и ваше имена. Сказать, что это правда, тоже не хватает духу, как же будет государство жить без нас, земледельцев и скотоводов? Хочешь успокоить себя этой мыслью, так нет, каждый встречный-поперечный сообщает, что, мол, тебя наметили к раскулачиванию. Как тут быть? Не хотелось бы присоединяться к Саадату, но не хотелось бы и оказаться в кулаках! Вот я и пришел посоветоваться с вами с глазу на глаз. Об этом я еще никому не говорил, даже жене. Как быть? Может, бросить жену, детей, бросить родной очаг, родной двор и черной ночью податься по-воровски в горы, а? Или не делать мне этого, Соке?
Умсунай была глубоко взволнована словами Омера. Соке тоже был растроган и опечален. Он собрался с духом и сказал, как старший, мудро и уверенно:
— Нет, дорогой Омеке, не делай этого. Спасибо, что пришел ко мне за советом, значит, веришь мне. Так послушай меня. Чем быть султаном на чужбине, лучше быть ултаном в своем краю. Если веришь мне, не присоединяйся к Саадату. Хочешь, пойдем посоветуемся с Сапарбаем, будь он неладен, может, и он тоже задурил? Тот, кто уходит ночью в горы с оружием в руках, тот хочет не хочет, а уже становится врагом народа, другого пути нет. Да если и мы, зная о таких вещах, скроем это, то поступим подло по отношению к народу и Советам. Такими делами не шутят, Омеке. А вдруг получится так, что завтра узнают обо всем этом и о том, что мы это скрыли? Вот тогда мы с тобой и будем настоящими кулаками! Ты говоришь, что Султан сказал: «Что ночью, делай ночью, что днем, то днем». В этом он как раз прав. Давай, не откладывая, пойдем сейчас к Сапарбаю.