Шарше грозно нахмурился:
— А почему он, сбежал?
— А что ж, он будет спрашивать, что ли, разрешения на побег? Сбежал, да и все тут, и неизвестно куда. Говорят, у него давно уже была припрятана винтовка. Передавал, чтобы те, кто обложили его твердым заданием, теперь не каялись, я, мол, с ними рассчитаюсь теперь по-своему. Наверное, хочет выследить, кого ему надо, и взять на мушку.
Шарше побледнел и запнулся, не зная, что вымолвить. В это время вошел Мендирман, уже с порога начинал жаловаться и истерически кричать:
— О-о, Матай, ты говоришь, они с винтовками, а? О боже, о боже, что творится! Так это же басмачество! Так и есть, в нашем аиле появились басмачи. А на кого, ты думаешь, они зубы точат! Опять же на нас, на двух сыновей несчастного Борукчу — на Шарше и Мендирмана. Не знаю, за что бай-манапы так взъелись на нас, почему мы им как чиряк на лбу? Если уж они будут мстить, то только нам… Говорил же я тебе, несчастная голова, не трожь никого, будь осторожен. Вот дождались! Если возьмут нас с тобой на мушку, как говорил Матай, то это еще ничего — один конец, не трепыхнешься. А если живьем захватят, так они нас с тобой прирежут, как овец, мучать будут! — Мендирман раскричался во весь голос, чтобы слышали все соседи. — Эй, негодный дурень! — ругал он Шарше. — Сколько я тебе говорил, чтобы ты бросил это батрачкомство. Не доведет оно до добра. И зачем только я согласился быть председателем, о горе мое! Я сегодня же сдам дела… Думаешь, нам кто поможет?.. Нет, кому мы нужны, два безродных Кушчу! А теперь басмачи из своего аила появились, житья нам от них не будет. Нет, не могу я оставаться теперь здесь… Уйду в Талас, к своим единоплеменникам… И ты, дурень, сегодня же освобождайся, будем собираться в Талас.
Мендирман направился к конторе, продолжая, подобно ругливой бабе, подравшейся с соседкой, выкрикивать во все горло, чтобы слышал весь аил:
— Эй, народ, эй, аил! Снимите с меня обязанности председателя… Не нужно мне, не желаю! Я ухожу к своим, в Талас перееду!
Со вчерашнего дня, как только посадили в подвал Шоорука, Саадата и Бердибая, люди рода Батыра пришли в уныние. Все высказывали недовольство: «Что там говорить, были они баями, угнетали они народ, никто этого не отрицает. А с кого они драли, не с чужих же, а со своих, со своего рода. А мы к этому привычные, ничто с нами не случилось бы!..» Даже самые отчаянные бедняки, которые до последнего времени садились в седла с криком: «Долой бай-манапов!», даже они со вчерашнего дня вдруг приутихли: такое гнетущее впечатление произвел на них арест Шоорука и Бердибая. К тому же они были крепко напуганы слухом, что, мол, теперь власти признали опасными не столько баев-кулаков, сколько кулаков-бедняков.
Кто-то припугнул этим и Оскенбая. Он пришел вчера домой встревоженный, со всклокоченной бородой.
— Эй, жена, негодная жена! — обратился Оскенбай к Камиле. — Будь ты неладна, хотя бы подсказала, что делать, как Бюбю Иманбаю! Для чего же я женился на тебе, если ты не можешь ничего подсказать мне в трудную минуту?
Камила сидела на дворе, провеивала небольшую кучку семенной пшеницы, расстелив кошму.
— Да что стряслось еще-то? — спросила она.
— А, будь ты неладна! Не спрашивай, что стряслось! Ты будто бы сегодня только из Мекки вернулась: не знаешь, что ли, что творится в аиле? Твоего болуш-джигита, Шооке и Бердибая посадили под замок. Как будто бы ты этого не видела! Или ты позабыла, что мы из рода Батыра? Помнишь, как однажды, когда я отстаивал честь болуш-джигита, у меня подпалили бороду? А теперь, думаешь, не найдутся такие, которые не припомнят этого случая? Думаешь, не скажут, что я родственник Саадата и защищал его честь, поэтому у меня сгорела тогда борода? Значит, я буду кулаком и меня раскулачат, это ты понимаешь?
Камила неуверенно промолвила:
— Да что ты… Не будут же тебя раскулачивать только лишь за то, что у тебя когда-то подпалили бороду!
— А то как же… за родственника ведь сгорела борода!
— Да мы ему дальние родственники!
— Ох и вредная ты, Камила! — возмутился Оскенбай. — Думаешь, никто не знает, что ты Саадата называешь болуш-джигитом? Ведь об этом знает весь аил, а ты хочешь это скрыть. А что он мне родственник, то родственник, я не буду отрекаться. Предки у нас одни, кровь у нас одна. Чем бы мне ни угрожали, но я не могу отказаться от своего родства! Жена — враг в доме, говорили старые люди, оно и верно. Ты хочешь в трудный час оттолкнуть меня от моих родственников!
Камила обиделась: