— Если сказала правду, то уже и враг!
— Ишь ты, какая там «правда»?
— Ну, если не правда, то иди и садись в каталажку вместо своего младшего брата! Иди!
Дерзкий, прямой ответ Камилы так возмутил Оскенбая, что он набросился на нее с кулаками, приговаривая при этом:
— Ах, так ты так! Дерзить мне вздумала! Забыла, что муж — бог жены, а? Равноправия хочешь, так на тебе, на!
Да, вчера Оскенбай со злости побил немного свою жену. А сегодня, когда узнал, что Саадат совершил побег, Оскенбай затрепетал от страха. Безотчетный испуг застыл в его добрых глазах. Теперь он уже не храбрился, как вчера, а робко подошел к Камиле и заговорил виновато:
— Слушай, жена, а ты просто как ясновидец у меня. Вчера ты говорила, чтобы я пошел в каталажку вместо своего брата, а он и на самом деле исчез. Дьявол попутал Саадата, сбежал он ночью. Как бы теперь не получилось так, как ты говорила, тьфу, чтоб тебе шайтаны плевали в рот, возьмут да и посадят меня вместо Саадата, а? Дожил уже до седин, и никогда не приходилось мне сидеть под замком. Так лучше я отравлюсь: положи мне в карман ядовитого корня!
Мороз прошел по спине Камилы. Она отвернулась и с досадой сказала:
— Не говори пустое…
Но Оскенбай ждал от нее какого-то другого ответа.
— Ты что, негодная жена, говори, не скрывай! Чем получать пинки от самодура Шарше, может, лучше пока повременить в горах, выждать, пока успокоится жизнь?
В это время из-за угла появился Шарше. Он почти столкнулся лицом к лицу с Оскенбаем и слышал последние его слова. Взбешенный батрачком с ходу принялся ругать беднягу:
— Ух ты, отродье зулумов! Волка сколько ни корми, а он все в лес смотрит. Так и ты: рад, что сбежал Саадат, а теперь и сам думаешь податься вслед за ним, а? Но я покажу тебе дорожку! А ну, давай, иди передо мной!
Бедный Оскенбай до того был потрясен, что вместо слов, как птенец, беззвучно открывал и закрывал рот.
— Шагай, тебе говорю, иди! — камчой замахивался с седла Шарше. — В горы собрался бежать, а? Ишь ты, какой быстрый! В Китай хотел перейти, а? Ух ты, отродье зулумов!
В глазах Оскенбая рябило, он не мог сдвинуться с места. Конь Шарше задел его грудью, тебетей Оскенбая отлетел далеко в сторону, а сам он упал на колени.
— Эй, Шарше, ты что, одурел? — завопила Камила. — Кто тебе дал право топтать живых людей? И не стыдно обижать тихого человека?
— Не ори, баба! Если мужа тебе жалко, иди и садись за него в подвал! Айда!
— А что ты думаешь, да я на смерть пойду за него! Он ни в чем не виновен! — гневно ответила Камила.
Она решительно пошла вслед за ними.
Оглушенный Оскенбай почти ничего не соображал, он шел как во сне. Потом он вспомнил, что Шарше обвинил его в попытке к бегству в Китай, о чем он даже никогда и не помышлял. Это было самое обидное, и он, собравшись с духом, спросил у Шарше:
— О каком Китае ты говоришь, мой младший брат? Если у меня в мыслях было задумано о Китае, то не сойти мне сейчас с места, пусть меня соль Советов проклянет!
— Иди, поменьше разговаривай! Для вас, зулумов, поклясться все равно что плюнуть. Твой младший брат Саадат тоже так клялся, а сегодня он уже басмач… Эх, с самого начала, в первые дни революции, надо было всех вас под корень истребить, зря, прозевали на свою голову!
От этих слов Оскенбай еще больше сник и даже не заметил, как подошел к дверям подвала. И опять Шарше с разворота пнул ногой ни в чем не повинного бедняка.
— Давай катись к своим любимым баям! Там ваши боги сидят! Хотя подлец Саадат и сбежал, но узел в моих руках, никуда вы не денетесь!
Потрясенный Оскенбай даже не обратил внимания на пинок Шарше, но, когда он очутился в непроглядной тьме подвала, не выдержал, горько зарыдал. Бердибай с удивлением и досадой произнес:
— Это ты, Оскенбай? Эх, горемыка, а тебя-то за что?
— Э-э, чему удивляться, Бердибай? — промолвил Шоорук. — Ты сам виноват, всегда Мендирмана защищал, а теперь вот любуйся: попирают нас грязными ногами непутевые рабы! Где у нас глаза были в то время, как мы это могли допустить!
Оскенбай обидчиво всхлипнул:
— О создатель, о великий аллах, если я твой раб, накажи Шарше, пусть он погибнет мучительной смертью в безводной, безлюдной пустыне!
Шарше все еще не хотел верить в побег Саадата.
— Куда могла деваться эта свинья без моего разрешения? — грозился он и когда увидел большую дыру в задней стене подвала, то возопил: — Уай, черноликий подлец! Значит, он и вправду замыслил стрелять в Советы?.. А где эти старые зулумы, может, и они сбежали?
Бердибай взвыл и заскрипел зубами, как волк в капкане, порываясь броситься к дыре, но Шоорук мягко положил ему на плечо дрожащую руку: