— Нет, он все-таки ненормальный! — смеялся Сапарбай.
Потом Сапарбай вышел, сел на лошадь. В последние дни он рано уезжал из дому, поздно возвращался. Не успевал даже как следует поинтересоваться здоровьем Акимтая. «Ничего теперь, бог миловал, проходит сыпь, спит спокойно!» — говорила счастливая бабушка, когда он приезжал домой. Сынишка в это время почти всегда спал. Сапарбай ласкал его взглядом и уходил, чтобы не разбудить. Но тоска по сыну всегда была в душе. Хотелось поносить его на руках, поцеловать, поиграть с ним. С этим желанием Сапарбай и направился домой.
Внезапно по дороге ему встретился Мурат. Поздоровались, спросили о здоровье детей. Мурат поехал рядом с Сапарбаем и сказал ему, что он специально разыскивал его. Сапарбай промолчал.
— Не задерживайся, Сапаш, приезжай к нам пораньше!
— Хорошо, Муке! — охотно ответил Сапарбай. — Как говорится, зовут — не отказывайся, не зовут — не напрашивайся.
Мурат что-то не походил на человека, приглашавшего на радостях гостей. Он был слишком озабочен, слишком мрачен. Сапарбаю в глаза он прямо не смотрел, ехал, опустив голову, и так, словно отвлекая себя от главного, говорил о разных житейских вещах. Скоро он повернул лошадь в другую сторону.
— Значит, приедешь, Сапаш? Будем ждать. Давно я собирался отдать честь активистам аила, они ведь аксакалы. Да все время такое тревожное, смутное. Откладывал, а самому стыдно… Смотри, приезжай обязательно!
Сапарбай после встречи с Муратом, не задерживаясь, поехал домой. Маленький Аким сидел в своей постельке, пил из чашечки айран. Он ласково улыбнулся навстречу отцу. Мальчик очень похудел после болезни. Нежное лицо его стало бледным, а черные глаза — огромными, блестящими. Губы Акима были вымазаны в айране. И весь он был сейчас такой родной, близкий, что у Сапарбая сердце сжалось от любви и жалости к сыну. Немного стыдясь матери, он подсел к сыну, взял его на руки, поцеловал:
— Родной ты мой сынок!
— Ишь как хорошо! — обрадовалась Бермет. — Хватит тебе отлучаться из дому, лучше поласкай сына!
Сапарбай долго забавлял мальчика: пил с ним из одной чашечки айран, носил его на шее, обнимал и прижимал к груди. К вечеру он стал собираться. Оделся, взял берданку и поехал в Верхний аил. По пути ему встретился Омер, который сегодня целый день искал своего мерина, но так и не нашел. Ехал Омер на пегой кобыле Чакибаша. Видно, он ездил вплоть до болота в дальнем ущелье, потому что кобыла была вымазана в болотной грязи почти по брюхо. Омер очень был опечален:
— Так и не нашелся мой конь. Эх, не конь был, а чудо! Теперь никогда не добыть мне такого коня, Сапаш!
— Может, найдется еще. Скотина — дело такое, забредет куда-нибудь, вот и ищи. На выпасах кругом просмотрели? — сказал Сапарбай вслух, а сам подумал: «Верно, Саадат увел коня! Жаль, пропал тогда конь!»
Омер, все еще питая надежду, проговорил невесело:
— Может, встретится тебе где? Ты посматривай, Сапаш! — и сам отправился искать дальше.
Сапарбай поездил еще по аилу по своим делам, а вечером приехал во двор Мурата.
Озлобленный, оторванный от людей, Саадат томился от безделья. В эту ночь он до самого рассвета не смыкал ресниц, не отрываясь смотрел на темные макушки сосен и на звезды в небе. Природа, казалось, тоже томилась: ни единого дуновения ветра, ни шороха, ни звука — безмолвная тишина стояла в горах. Даже не летали, как обычно, бесшумно совы. Все это тоже раздражало Саадата.
Опершись на винтовку и опустив голову, недвижно сидел он на корточках. Если взглянуть на него сзади, то в темноте можно было принять его за мертвое корневище пня, вывороченного из земли. Он сейчас забыл обо всем на свете и сам не знал, почему по лицу его катились слезы.
Бледное зарево занималось на востоке. Вскоре в лесу стало светать. Саадат, вспомнив о чем-то, встал и, опираясь на винтовку, пошел вверх по склону. «Заберусь на гребень, хоть гляну издали на аил, а то от тоски подохнуть можно», — думал он, взбираясь на гору. Выше к гребню сосняк поредел, пошел мелкий кустарник, а дальше простиралось открытое пространство. Здесь Саадат поостерегся идти в открытую, он шел, инстинктивно укрываясь, по краю кустарника и, изменив направление, пошел в сторону большого камня, расколотого надвое. Видимо, здесь он хотел укрыться. Вдруг сверху под чьими-то ногами зашуршала осыпь. Саадат схватился за винтовку.
— Саадат! Это ты, мой дорогой? — окликнул его Касеин, спускающийся вниз, подоткнув за пояс полы шубы. Он шел, опираясь вместо палки на ружье. — Наконец-то нашел я тебя, Саадат мой!