— О Керим, Керим! — жалобно плакала она. — Зачем ты, куда ты идешь? Зачем тебе это все надо, не примыкай ни к кому! Куда все, туда и мы! Не бросай дома, что теперь будет с нами? Если пойдешь против власти, разве это приведет к добру?
Керим растрогался, он приложил руку к мокрой щеке жены, но не знал, как успокоить ее, что сказать.
— Да ты что, перестань плакать! — вмешался Султан, оттягивая Керима за руку. — Впереди опасный путь, нельзя провожать слезами!
Керим последовал за Сапарбаем и Султаном, а Кермекан долго еще шла, ухватившись за стремя, и плакала.
Когда они уже выезжали из аила, сзади нагнали их вооруженные доброотрядцы.
Сапарбай повернул лошадь, остановил своих спутников.
— Вы что же, братцы, неужели головы потеряли? Куда вы собираетесь уйти? — сказал он.
Султан оцепенел от неожиданности, потом резко вскинул ружье.
— Ты что, стрелять хочешь, Султан? — усмехнулся Сапарбай. — Если уж и надо стрелять, так следовало бы нам стрелять в вас, беглецов. Так лучше не будем делать этого, не будем терять головы, возьмитесь за ум!
Сурово сказал Сапарбай эти слова и искренне, добросердечно улыбнулся. Теперь доброотрядцы отвели ружья, направленные на Султана и Керима.
XII
После того как Калпакбаев исчез, жизнь в аиле стала постепенно налаживаться. Народ начал убеждаться в преимуществе артели. Люди теперь уже не по принуждению, а по своей доброй воле стали подавать заявления о приеме в члены артели. Теперь в артель принимали не гуртом по спискам, а на заседании бедняцкого комитета и правления артели, где персонально разбирали каждое заявление. Вступивший говорил так: «Я добровольно сдаю в общественное пользование землю, рабочий скот и инвентарь. Сам я и моя семья будем полностью выполнять устав артели и приказы председателя».
Мендирман на такие слова отвечал, важничая и даже насмехаясь:
— Если прикажу камни долбить, будешь долбить? Ну ладно, уж так и быть, запишем, а сейчас готовь тягло и семена!
В последние пятнадцать — двадцать дней в колхоз вступило около тридцати семей. Среди них был и Омер. Он записал в список от своего двора мерина и вола в качестве рабочего скота. На общественную работу он выходил с самого раннего утра. Уходя на поле, напоминал жене:
— Кончай доить, накорми детей и иди на очистку семян, байбиче. Там все женщины. А то придерутся еще активисты!
Видя, что Омер и другие соседи и родственники вступили в артель, Бюбю говорила мужу:
— Ты подумай все же: даже твой близкий младший брат Омер вступил в артель. А ты до каких пор будешь упрямиться? Ты дождешься того, что Шарше признает нас за кулаков. Вступай в артель, пока не поздно!
— Эй, не трепи ты своим языком! — пресекал ее Иманбай, попивая бузу и больше всех на свете довольный самим собой. — Если Омер умрет, то и я должен умирать, что ли? Не торопись, посмотрим еще, как оно получится. Кто знает, останется у меня Айсарала или нет? Об этом тоже надо думать, негодная ты баба!
— До каких же пор ты будешь думать? Ты уже думал, думал и передумал трижды!
Иманбай грозно замахивался на жену:
— Сколько раз я говорил тебе, бала, не учи меня!
— Ну, делай что хочешь! — бросала Бюбю и, рассерженная, уходила во двор.
А вот Карымшак не кидался на свою байбиче, как это делал Иманбай. Они пораскинули умом, посоветовались и решили вступить на всякий случай в артель.
— Да, байбиче! — говорил Карымшак. — В последнее время я и сам понимаю: что бы там ни было, а нам лучше все же вступить в артель. Может, тогда и не станут облагать нас твердым заданием?
Байбиче ответила с мрачной тревогой:
— А вдруг не примут тебя, как бывшего аткаминера? Конечно, если приняли бы, то налога нам тогда платить уже не пришлось бы. Ты хозяин дома, и я напоминаю тебе: этот самый Мендирман не раз угощался с моего дастархана. Не обеднеем, если еще раз пригласим его к чаю. По сравнению с его братом он все-таки кое-что понимает, когда ему говоришь. Поговори, может, возьмет в артель. А я не буду противиться, как байбиче, — возьму решето и тоже пойду чистить семена с бабами.
Вскоре после этого разговора Карымшак пригласил Мендирмана в гости. Мендирман был очень горд, что сидит на мягких одеялах когда-то недоступного ему аткаминера. Скинув армяк и передав свой тебетей лично в руки байбиче, чтобы она повесила его, Мендирман рассуждал о политике:
— О старом ты теперь забудь, Карымшак! Разница между старыми аткаминерами и теперешними активистами такая же, как между небом и землей. Раньше вы затевали драки и тяжбы между двумя родами. А теперь этого нет. Ведь коллективное хозяйство — это путь к сатсиалу, указанный партией. Поэтому ты не обижайся на Шарше, когда он, случается, накричит на тебя. Пусть кричит, но, покуда я жив, он не осмелится посадить тебя!