— О молодцы Ала-Тоо, собирайтесь, выходите на работу. Всем нам бог велел трудиться, вот и я, седобородый, с утра в хлопотах. Только трудом мы построим сатсиал, выходите, родные, пораньше! — говорил он, обращаясь к людям.
Как будто бы никто его и не назначал на эту работу, а старый аткаминер как-то сам по себе превратился в «активиста». Теперь он уже не опасался попасть в «шаршеновскую каталажку», а сам покрикивал порой на людей:
— Вы что думаете, вместо пшеницы сеять овечьи котяшки, что ли? Раз обязаны сдавать семена, так, значит, надо сдать вовремя. Мы не должны из-за вас идти под суд.
Не только Карымшак, но и многие молодчики, претендующие на руководящую роль в аиле, оказались такими «дикими активистами». Нашлись также сколько-нибудь мало-мальски грамотные «комсомольцы», которые быстро сообразили, что гораздо легче работать «в седле», чем пахать землю и погонять быков. Неизвестно, чем занимались эти многочисленные конные «активисты», окружающие Шарше и Мендирмана, но они, как гончие, с утра до вечера носились по дорогам между аилом и полем.
Шарше со своей «свитой» налетал на места работ и принимался пробирать «нерадивых»:
— Эй, вы! Почему так медленно шевелитесь? Когда же вы будете относиться к артельной работе, как к своей? Не для меня, а для себя трудитесь.
Пахари на это отвечали:
— Что верно, то верно, аксакал. Для того мы и объединились в артель, чтобы работать вместе, чтобы жить лучше. Только получается, что мы пашем, мы сеем, мы отдаем свое зерно на семена, вы же только и делаете, что целой оравой скачете на лошадях. Один начальник, а пятеро пристяжных. А вот начнется молотьба, так пока мы зерно от половы отделим, вы и зерно растащите.
Шарше начинал грозиться:
— Ты что болтаешь! Какое ты имеешь право оскорблять честных работников советской власти. Смотри у меня!..
Кто знает, может, так продолжалось бы и в дальнейшем, если бы не возник скандал в связи со сбором семенного зерна. Дело было в том, что в артели «Новая жизнь» запланировали посеять четыреста двадцать пять гектаров яровых. Для этого требовалось две тысячи сто пудов семенного зерна. Пятьсот пудов сортовых семян выделяло государство, а остальное зерно надо было собрать со дворов членов артели. Это надо было сделать к первому апреля. Но вот уже начался май, земля пересыхала, а семян все еще не было. Когда собирали тягло, то это прошло без особых затруднений, но когда дело дошло до сбора семян, то дехканам пришлось туговато. В каждом дворе было десять — пятнадцать пудов ячменя или пшеницы, которые приберегали на лето до нового урожая. Мало кто имел излишки хлеба. Земледелие у киргизов в те времена не было особенно распространено, основным их занятием было животноводство. Засеяв небольшие клочки, они укочевывали со скотом на летние пастбища, так что зерна собирали только для своих нужд. Дело складывалось таким образом, что если люди отдали бы имеющееся зерно, то остались бы совершенно без запаса хлеба. Если даже мужчины и соглашались, то женщины тут же поднимали крик:
— Ишь ты, какой добрый нашелся: зерно отдадим, а сами что есть будем? Пусть сперва сдают активисты, которые целый день без толку скачут на лошадях, а мы потом посмотрим, что из этого будет.
Мужчинам отвечать на это, конечно, нечего.
— Если прикажете покупать на стороне, то придется покупать, а так дома нет ни зернышка! — говорят они активистам, собирающим семена.
Несколько раз активисты обходили все дворы, несколько раз собирали общее собрание. «Аильчане, сами знаете, что посеешь, то и пожнешь. Без семян сорвем мы весенний сев. Землю-то вспашем, но убирать придется лебеду!» — убеждали активисты на собраниях. Организовали летучую группу комсомольцев по сбору зерна, просили, убеждали, даже порой грозили, что кто не сдаст зерно, тот кулак, но и из этого ничего не получилось.
На одном из заседаний бюро Шарше, как обычно, выступил с разгромной речью:
— Мы тут хоть тысячу дней будем агитировать на собраниях, но добром семена не соберем. У людей есть зерно кроме хлеба, но какой дурак нам даст его по первой просьбе?! Среди народа немало таких, которые поддаются на агитацию кулаков. Просили, объясняли, убеждали, довольно! Надо обложить дворы колхозников обязательным налогом от пяти до десяти пудов зерна с каждого хозяйства. Без этого ничего не выйдет, и мы сорвем выполнение задания партии и правительства.