— Тогда пусть твои родственники выполняют мои указания!
— У меня нет родственников. Для меня все одинаковы!
— А я тебе говорю, пускай твои близкие немедленно сдают зерно!
— Что было, отдали, а на нет и суда нет! — промолвил кто-то.
— Если нет, так найдете, найдете хоть из-под земли!
Молчание.
— О народ, дело власти — дело бога, покоритесь, надо выполнять указание, — нарушил тишину мулла Барпы.
Касым негромко сказал:
— А где взять зерно, если его нет, молдоке, что было, мы отдали!
— Я сдал двенадцать пудов.
— Я пять.
— Да что там пять, мы по двадцать пудов сдали.
— Каждый сдает, что может.
— Да как же это? Неужели только мы должны отдавать, а активисты?
Кто-то ехидно засмеялся:
— Да что вы тычете на активистов, разве не знаете, что теперь больше пастухов, чем овец?
— Да, лучше уж пусть посадят, как кулака! — простонал чернобородый. — И то спокойнее будет. Что это за жизнь!
Соке прибыл сюда попозже, он стоял позади других и прислушивался, стараясь понять, что здесь происходит. Сейчас он понукнул своего гнедка и вырвался вперед, прямо к Шарше.
— Ты что выставил зенки, как сорока! — накинулся он на Шарше. — Если ты начальник, то будь справедлив, а не то давай уходи с должности батрачкома!
Шарше присмирел и с опаской огрызнулся:
— С тобой нечего говорить, старик!
— А с кем же, только с тобой можно говорить?
— Отойди, не мешайся, старик. Без тебя обойдемся!
Этого Соке не мог снести:
— Ишь ты, какой выискался! А известно ли тебе, что этот старик сдал в артель двадцать пудов зерна? А вот вы, вечно нищие сыновья Борукчу, мало того, что не поделились с артелью ни одним зернышком, да еще принимаете в подарок куний тебетей Карымшака, а самого его, толстого борова, в активистах водите! Все вы трое молодцы напирать на других, а вам и дела нет, что они хоть последним, да делятся! Не чета вам они, они за артель душой болеют, а не языком треплют!
— Довольно, старик! — хмуро проговорил Шарше. — Не тебе нас проверять, для этого есть начальство наверху!
— Вот то-то оно! Беда наша, что там все еще не разобрались, кто вы есть, а не то давно бы пора пустить вас по дорожке Калпакбаева!
— Эй, старче! — укоризненно протянул Карымшак. — Вечно ты материал ищешь… Зачем вспоминать тут о Калпакбаеве, когда и след его давно простыл?
Соке удивленно глянул на Карымшака:
— Какой такой материал? О чем ты бубнишь, старый боров?
— Вы старый человек, надо вести себя достойно, а вы сплетни собираете!
— Что? Значит, я сплетни собираю? Я что вижу, то и говорю!
— Мало ли что видишь! — ухмыльнулся Карымшак. — Если говорить обо всем, что видишь да слышишь, то в аиле никогда не быть спокойствию!
Соке раскрыл было рот, чтобы сказать что-то, как на него, напирая лошадью, наехал Шарше:
— А ну, поехали, старик, буду обыскивать твой двор. Таким, как ты, прихвостням кулаков верить нельзя. Айда, пошли! Известно уже, пропавшие лошади у тебя в подвале, ты их кормишь пшеницей для басмачей!
Вскипел Соке от незаслуженного оскорбления:
— Иди, обыскивай, иди! Если я окажусь конокрадом, то пусть люди наплюют мне в глаза. Но ты, бессовестная душа, запомни: пока над головой моей светит солнце Советов, тебе не сделать со мной ничего! Мы еще разберемся, кто кулацкий прихвостень, а кто нет!
Шарше даже не знал, как быть с этим дерзким стариком. Ударить его он не осмеливался и только кусал губы и пыхтел от душившей его злобы.
Кто-то мрачно проговорил:
— Пусть только тронет Соке, камнем сшибу с седла!
На это другой испуганно ответил:
— Боже упаси, беды не оберешься, расходись побыстрей от греха подальше.
Люди, словно по команде, начали быстро расходиться с бугра.
XIII
Кто знает, если бы Шарше после этого случая одумался, то, может быть, в дальнейшем все пришло бы в порядок. Но ему казалось, что, кроме собственного брата, все в аиле его враги, что и Сапарбай, и Бюбюш, и Самтыр, и все другие активисты тянут к своим родам и хотят выгородить своих близких от налогов и сбора семенного зерна. «Если бы позволили мне, то каждого, кто имеет на ладони хоть одно зернышко, обложил бы налогом и раскулачил! Не было бы от меня никакой пощады баям!» — грозился про себя Шарше. Кстати, баем он считал всякого, кто мало-мальски жил зажиточно. Особенно не давало покоя Шарше то, что начальником добровольного отряда назначили не его, а Сапарбая. «Меня не назначили потому, — думал он, — что оклеветали апартунусы и подкулачники». После этого Шарше еще больше лютовал в аиле, и его поведение пришлось даже обсуждать на партийном собрании. Исак специально приезжал на это собрание. Он тогда строго-настрого предупредил Шарше: