— Нужен ты очень!
Курман задохнулся от обиды.
— Да что я, спалил землю, что ли? — выкрикнул он. — Ну, был дураком, а теперь одумался и хочу жить так, как все другие!
— Ты давай не кричи, лучше вспаши землю, а больше мне ничего от тебя не надо!
— Да я же говорю, что не могу один вспахать столько земли. Принимайте меня в артель!
— Я вот покажу тебе артель! А ну, пошли! — Шарше теснил Курмана лошадью. — А ну, пошли со мной!
Лошадь чуть не сшибла Курмана. Он пошатнулся, едва удержавшись на ногах, и закричал истошным голосом:
— До каких пор ты будешь издеваться?! Я тоже такой же бедняк, как и ты!
— Ах, бедняк! Забыл, что вчера только ты был заодно с зулумом Саадатом? Айда, пошли, тебе говорю! Саботажник, срываешь задание по севу! — Шарше вскинулся на стременах и протянул Курмана несколько раз камчой по голове.
На шум и крики из дома выбежала Батий. Она бросилась к лошади Шарше, ухватила ее под уздцы.
— Аксакал, дорогой, пощадите хоть на этот раз! — взмолилась она. — Ведь он не сидит сложа руки, пашет пока сам, сколько может.
— Отпусти лошадь! — рванул поводья из рук женщины Шарше и отъехал в сторонку. — Последнее слово: если через два дня поле не будет засеяно и забороновано, то тебя, как саботажника, срывающего план весенних работ, вышлю прямо на Урал, только там твое место! А на тех, кто защищает тебя, тоже найду управу! Буду писать прямо в центр!
…Своими бесчинствами Шарше помогал лишь врагам. Такие люди, как Курман, только-только что начавшие понимать, что они заблуждались, присоединившись к Саадату, но пока еще не решившиеся окончательно прибиться к народу, теперь опять сбивались с толку. В последнее время даже Саадат раскаивался в своем поступке и мечтал, если ему простят, мирно жить в аиле. Об этом он говорил Касеину: «Если пообещают не трогать нас, то лучше всего бросить винтовки в пропасть, чтоб второй раз никогда не брать их в руки». Но именно в этот переломный в настроении беглецов момент бесчинства Шарше лишили их каких бы то ни было надежд на возвращение в аил. Султан и Керим передали в горы отчаянную жалобу: «Как нам быть? Все равно нет нам житья от притеснений безродного самодура. Положимся на бога, скажите свое последнее слово: мы готовы на все!» Как вороватый ветер, прошелся по закоулкам аила ответ Саадата: «Над нами надругались, нас выживает из родного аила голодраный лиходей. Теперь нам нет возврата, будем биться до конца. Кто не забыл еще, что в нем течет кровь Батыра, пусть будет готов присоединиться к нам!» Получив ответ, люди Саадата насторожились, выжидая срока, а пока вели себя тихо, будто ничего не знали. Султан, например, даже начал старательно работать в артели. Вечером после работы он и его друзья приезжали домой на рабочих лошадях. Лошадей они не отправляли в ночное под тем предлогом, что лучше сами будут ухаживать, чтобы лошади не похудали в дни тяжелых полевых работ. Однако Султан и его дружки не столько заботились о лошадях артели, сколько о том, чтобы в любую ночь по первому зову Саадата быть на коне. «Схоронимся пока за перевалом, а там видно будет. Когда советская власть уберет Шарше и его друзей, тогда и вернемся!» — рассчитывали они.
После того как Саадат сбежал в горы, жена его, Айна, часто уезжала к своим родителям, а дома оставались мать Саадата с внучонком. Сегодня Айны тоже не было дома. Старая байбиче, боясь одиночества, легла пораньше, прижимая к груди маленького внука. Приснилось ей, что ночью где-то над берегом реки едет Саадат. Он не видит матери. Лицо у него темное, туманное. «Куда ты, жеребенок мой, я здесь!» — крикнула она и проснулась, обливаясь горячим потом. Сердце ее бешено колотилось. «То, что он едет над берегом реки, — это хорошо, — раздумывала над своим сном старая байбиче. — То, что он не увидел меня, — это его бегство в горах. Но почему лицо у него было темным, смутным?»
Долго еще она не могла уснуть после этого. Потом глаза ее начали слипаться, как вдруг на дворе послышались чьи-то шаги, и вскоре осторожно скрипнула наружная дверь.
Мать вскинула голову, прислушалась. Темно. Темно на дворе, темно в доме. Маленький внучек спит, посапывая, прижавшись к бабушке. Дверь отворилась, и кто-то прошел в дом, постучал во внутреннюю дверь:
— Айна, Айнаш, открой!
Мать в страхе забилась под одеяло, потом робко спросила:
— Кто ты? Уходи… Айны нет дома.
Стоящий за дверью с силой потянул дверь на себя, сорвав крючок. Зайдя в комнату, он чиркнул спичку. Мать, укрывшись с головой одеялом, не разглядела, что это был ее сын Саадат.
— Не бойся, мать, это я…
«Это доброотрядцы испытывают меня!» — подумала старая байбиче.