Молодой человек в шинели сказал сурово:
— Шамен, сын Борукчу, встаньте и отвечайте на вопросы!
— Ладно, таксыр! — Шамен лениво поднялся, опираясь на плетку.
— Здесь нет таксыров! — возмутился молодой человек. Это был начальник окружного отделения загса Бейше, сын Белека.
Два года назад бай Шамен, имея двух жен, взял себе еще и токол — молоденькую дочь бедняка и сделал ее рабыней своей суровой байбиче. В газете «Эркин Тоо» появилась заметка, и Бейше, сын Белека, приехал для проверки фактов. Его, видимо, крепко задело слово «таксыр». Он нахмурил брови:
— Разве ты не знаешь, что еще в семнадцатом году подрезали корни таксырам? Ты все еще заставляешь батраков пасти твои стада и берешь молоденьких девушек в токол? Или тебе не известны советские законы?
— Нет, не так все было, таксыр.
— Э-э, опять говоришь «таксыр»?!
Пальцы Шамена, чуть видные из длинных рукавов мерлушковой шубы, мелко задрожали.
— Если не так, то почему ты взял дочь бедняка Маржангуль и сделал ее рабыней свирепой байбиче?
— Не так все…
— А как же?
— Таксыр, — ответил бай упавшим голосом, — на Маржангуль я женился по любви.
— Ты богатый человек. Если она любимая твоя жена, то почему ты одеваешь ее в лохмотья? — Сын Белека показал рукой на Маржангуль. Бедняжка стояла, дрожа от холода в своей дырявой одежде.
Шамен молчал.
— Надо иметь совесть! — продолжал сын Белека. — Посмотри, она совсем раздета. А ты ходишь в новой теплой шубе.
— Дома у нее тоже есть шуба, таксыр…
— Скажи правду, Маржангуль, дома у тебя есть теплая одежда?
— Нет! — прошептала Маржангуль, не поднимая глаз.
— Слышишь, бай?
Маржангуль концом рукава вытерла слезы. Сын Белека встал и, обращаясь к сидящим за столом, сказал:
— Товарищи, все, что написано в заметке о тяжелом положении Маржангуль, — правда. Маржангуль, дочь Кубата, с этой минуты должна стать свободной. Бай обязан немедленно дать ей развод.
— Таксыр, послушайте! Я не хочу расходиться с любимой женой! — запротестовал Шамен. — Если вы разведете меня насильно, тогда пусть ее отец вернет калым, который я заплатил.
— У тебя хоть капля совести есть, Шамен? — возмутилась Калича. — Никакого калыма за Маржангуль ты не давал. Бычок и три барана не в счет. Она три года служила вам как рабыня и должна получить свою долю из твоего имущества. Семья ваша состоит из двенадцати человек. Вот Маржангуль и должна получить двенадцатую часть вашего имущества. Этого требует советский закон.
— Я не дам ей ничего. Насильно отнимать мое добро вы не имеете права, — кричал осмелевший бай.
— Нет, отдадите! — сказал сын Белека. — Это не насилие, а законное право Маржангуль.
— Я буду жаловаться!
— Уведи его! — приказала Калича милиционеру. — Запри в подвале. Посмотрим, как он попробует не отдать долю бедной женщины.
— Я буду жаловаться! — не унимался Шамен, которого вел милиционер. — Если собака имеет хозяина, то у волка есть бог. И у меня найдется защитник. Власть увидит и мои слезы!
Народ начал расходиться. Калича сказала Маржангуль:
— Иди, милая. Твой вопрос решен. Все будет хорошо.
— Я не пойду домой, меня там будут ругать, — сказала Маржангуль, не поднимая глаз.
— Отныне ты не токол бая, а свободный человек. Иди к нам, а свою долю от бая получишь в течение трех дней. Теперь для тебя открыта дорога, пошлем тебя учиться. Не опускай глаза, держи голову выше!
Маржангуль ушла. Калича повернулась к Орузбаю:
— Ну, дорогие гости, теперь слушаем вас.
Орузбай, сияя круглым румяным лицом и улыбаясь из-под мохнатой лисьей шапки сероватыми глазами, с большим любопытством следил за всем происходившим. Как бы очнувшись, он посмотрел на женщину — председателя аилсовета — и с гордым видом положил перед ней на стол бумаги — постановление общего собрания бедняков и батраков аила Кюнчигыш об избрании специальной комиссии для поездки в Тескей по делу Чакибаша и справки, удостоверяющие личность каждого члена комиссии. Калича, невестка Байтерека, едва умеющая расписаться, протянула их секретарю аилсовета. Тот начал читать вслух. Шарше свысока посмотрел на Карымшака, который нахмурился и сидел молча, надвинув шапку на глаза. «Видишь, Карымшак, не ты нас привез сюда, а мы тебя заставили приехать», — как бы говорил взгляд бедняка. Сын Белека вынул папиросы, закурил.
— Товарищ, можно одну из ваших начальнических папиросок? — спросил Шарше.
— Пожалуйста! — сын Белека протянул Шарше портсигар.
Калича, невестка Байтерека, смуглая красивая женщина с открытым взглядом больших глаз, была решительным, волевым человеком. Внимательно выслушав все, что прочитал секретарь, она серьезно сказала гостям: