— Мы с ней с одного года… Сержант лежал в глазном…
— Слепой, что ли?
— Немножко недосматривал…
— Хорошо, оставьте заявление, я подумаю.
— Да думать, Петр Иваныч, нечего. Я с завтрева на работу не выйду. — Она поднялась.
— Только попробуйте. Мы вам напишем такую характеристику…
— Бумажки, Петр Иваныч, для человека умственного труда важные. А нашего брата, санитарок, из заключения берут, и то рады… До свиданья, Петр Иваныч. Не серчайте на меня… Устала я одна жить… Кажный человек ищет свое счастье.
Она встала и пошла к дверям.
В дверях сталкивается с торопливо входящей Надей Лузиной.
— Петр Иванович, у меня умирает больной!.. — почти с порога говорит Надя.
У постели молодого парня сидит главврач.
Надя поддерживает голову парня, обвисшую над тазом. На короткое время приступ, очевидно, прекращается. Надя укладывает голову больного на подушку. Лицо его белое и мокрое от пота. Глаза помутившиеся.
В ногах парня стоит его мать. Она обезумела от страха и горя. Она приговаривает дрожащими губами, без всякого выражения:
— Владик, не надо… Владичек, не надо… Владик, не надо…
Главврач обернулся. Резко сказал:
— Мамаша, вы нам мешаете. Выйдите отсюда.
Женщина покорно выходит.
Приступ рвоты повторяется еще и еще раз. У больного уже нет сил. Придерживая его повисшую голову над тазом, Надя смотрит на главврача испуганными, молящими глазами.
Когда спазмы на минуту прекращаются и Надя снова укладывает больного на подушку, главврач склоняется над ним. Щупает его лоб. Покачал головой.
— При гастрите, Надежда Алексеевна, не бывает такой высокой температуры… Открой, голубчик, рот, — обращается он к больному.
Повернув измученное лицо парня к свету, главврач заглядывает ему в рот. Кивает Наде, чтобы она посмотрела.
— Теперь понятно? — тихо спрашивает он. — И лечить его надо не от гастрита, а от фолликулярной ангины. — Голос Петра Ивановича понижается до шепота: — Как же можно, Надежда Алексеевна, осматривая больного, не заглянуть ему в горло?
Пылающее лицо парня на подушке. Он ничего не слышит.
По лестнице спускаются главврач и Надя.
— Не ревите, — велит главврач.
— Я дура, — всхлипывает Надя. — Безграмотная дура…
Она вдруг утыкается лицом в плечо Петра Ивановича и плачет уже вовсю.
Он растерянно гладит ее по голове.
— Симпатичный вы человек, Наденька, — неожиданно произносит он. — Вы просто устали… Я виноват: нагрузил вас, как ломовую лошадь. И, по моим наблюдениям, вы отвратительно и нерегулярно питаетесь. Обедали сегодня?
— Обедала.
— Что именно? Что было на первое и что на второе? Надя вытирает слезы.
— Суп ела…
— Врете. Кефир, наверное, пили на ходу… Сколько у вас еще сегодня вызовов?
— Не много. Три.
Петр Иванович вздохнул.
— Ну, ладно. Три — это действительно не много… Если не считать, что десять вы уже сделали, и все это после приема в поликлинике…
Расставшись с главврачом, Надя идет вдоль длинного ряда новых домов — огромный, недавно отстроенный квартал простирается перед ней, разобраться в нем трудно.
Она вошла в один из дворов, здесь множество парадных подъездов. Устало движется мимо них, всматриваясь в номера квартир на табличках.
В центре двора благоустроенный палисадник — молоденькие деревца, цветы, дощатый стол, окруженный скамьями.
За этим столом человек пять мужчин шумно играют в «подкидного дурака». Выиграл, очевидно, пожилой мужик — лысый, долговязый, жилистый. Он медленно и аккуратно сложил колоду карт, сладострастно поглядывая на проигравшего молодого парня.
— Давай подставляй! — командует лысый.
Парень испуганно наклоняет свое лицо над столом.
Лысый изо всех сил бьет его колодой карт по носу. Парень дернулся в сторону. Слезы выступили у него на глазах.
— Не дергайся! — велит лысый.
Бьет еще раз. Люди за столом хохочут. Лузина обходит подъезды, разглядывая номера квартир.
— Вы — доктор? — раздается громкий голос из палисадника.
Она оглянулась. Закончив экзекуцию, лысый поднялся из-за стола. Это он окликнул Лузину.
— Да, — отвечает она. — Я из поликлиники. Мне нужна квартира сто семьдесят шестая…
— А почему опоздали? — строго спрашивает лысый. — Я вызывал утром. Помереть можно, покуда вы придете.
— У меня сегодня очень много вызовов, — говорит Лузина, в тоне ее слышится невольное оправдание.
— Порядка у вас нет! Развели бюрократизьм! Вот напишу жалобу, снимут, с вас стружку, будете знать!..
— Я прошу вас указать, в каком подъезде сто семьдесят шестая квартира? — сдерживая себя, спрашивает Лузина, обращаясь уже не к лысому хаму, а к окружающим его людям.
Однако отвечает ей он:
— Третий подъезд, восьмой этаж. Звоните посильнее — моя старуха глуховата.
Лузина вошла в третий подъезд. Надавив кнопку лифта, ждет. Кабина не опускается. Приложив ухо к шахте и поняв, что лифт не работает, Лузина двинулась вверх по лестнице. Идет трудно, отдыхая на площадках.
Добравшись до восьмого этажа, Лузина видит, что дверь кабины приоткрыта, — вот почему лифт не работал. Тщательно закрывает дверь кабины.
Отдышавшись, звонит в сто семьдесят шестую квартиру.
На пороге — женщина в фартуке, руки ее в мыльной пене.
— Я из поликлиники, врача вызывали?
Пройдя вслед за женщиной в квартиру, Лузина видит в открытой ванной комнате кучу стираного белья. Мыльная пена хлопьями на полу.
— Где больная?
— Я больная, — отвечает женщина, снимая фартук.
Снова двор с палисадником. Игра в «подкидного дурака» продолжается. Теперь проиграл, очевидно, лысый. Молодой парень, которого давеча лысый сек по носу, ухмыляясь, собирает карты в колоду.
— Давай подставляйся, дядя Федя! — командует он.
— Неужто бить будешь старика? — ноет лысый.
— А как же, дядя Федя, — законно!
Парень не успевает ударить. Из подъезда вышла Лузина, она приблизилась к играющим. Подавляя гнев, обращается к лысому:
— У вашей жены нормальная температура. У нее обыкновенный насморк. Как вам не совестно вызывать по таким пустякам врача?
— Ах, совестно! — кричит лысый. — Сама опоздала, и сама еще нахально попрекает!.. Граждане, вы свидетели, как она нас обслуживает!
Уже не в силах сдержать себя, Надя зло отвечает:
— Обслуживают вас в парикмахерской, в магазине, в сапожной мастерской… А врач — лечит больных людей. Понимаете — лечит!
— Подумаешь, цаца какая! — кричит лысый. — А что, сапожник не человек? Такая же личность, как и все вы. У нас все равные… Вам зарплату платют, чтоб ходили. Вот пожалюсь вашему министру, пущай подымает воспитательную работу в полуклиниках… Говорите свою фамилию, я сей минут запишу!..
Надя пошла к воротам, не дослушав его. Он хотел было догнать ее, но парень цепко ухватил его за рукав.
— Подставляйся, дядя Федор!
И, не дождавшись, покуда лысый выставит вперед свою нахальную морду, парень ловко и сильно, крепкой молодой рукой, в которой каменно зажата колода карт, лупит лысого по носу. И раз, и второй, и третий. Окружающие хохочут.
Уже ранний вечер. Стемнело. В окнах домов появляются огни. Все по той же длинной широкой улице, теперь запруженной людьми, возвращающимися с работы, идет Надя Лузина.
Подле двери булочной стоит хлебный фургон! Грузчик проносит ящики со сдобными плюшками. И, очевидно, аромат сдобы так соблазнителен, а голод так силен, что Надя входит в дверь булочной. Устало опершись о барьер, она движется с очередью.
— Давай, давай, тетка! Заснула, что ли? — торопит ее мальчишка, стоящий позади. Он не видит ее лица.
— Да она хвативши! Верно, тетенька? — хохочет второй.
Взяв три плюшки и положив их в свою большую сумку, Надя снова идет по вечерней улице.
На тротуаре торгуют с тележки молоком. Надя берет бутылку молока. Пройдя шагов десять, заглядывает в пустой подъезд. Вошла, оглянулась, не спускается ли кто по лестнице, и торопливо отпивает молоко, закусывая булочкой.
Зарядил мелкий, частый дождь. Толпа прохожих убыстряет темп. В этой толпе, то исчезая в ней, то снова выныривая, шагает участковый врач Надя Лузина. Дождь усиливается. Прохожие забегают в подворотни переждать непогоду. Тротуар постепенно пустеет. Надя подняла воротник своего пальто, достала из сумки непромокаемую косынку, прикрыла голову.