‒ Это мое дитя.
Тотчас же их накрыло возгласами радости и поздравлениями. Народ был счастлив узнать о возлюбленном королевы, которого она так тщательно скрывала. Для многих это оказалось большим сюрпризом, в том числе и для самой Сильвейн. Она не знала, как и отблагодарить Бальтора за его подвиг, за то, что принял удар на себя и назвался отцом неродного ребенка, к тому же рожденного от смертного.
Когда они со стражем остались наедине, Сильвейн вполголоса спросила его:
‒ Так ты все знал?
‒ Да, я знал, моя королева, я все знал, ‒ выдал он тихо, прикрывая внутреннюю боль напускной улыбкой. ‒ Но мне неважно, чье это дитя, ведь я люблю вас.
Королева хотела бы ответить тем же храброму стражу, что вступился за ее честь, однако сердце ее окаменело и не впускало более никого. Она лишь взглянула на свое дитя, погладила дочь по пухлой щечке и поклялась себе, что никогда и никого она больше не полюбит. Всю свою любовь она отдаст дочери-полукровке. Ее дитя не должно страдать из-за прегрешений матери и смертности родного отца.
***
Девочку нарекли Селиной. Она росла быстро, по меркам сидов, и Сильвейн испугалась, что ее человеческая сторона таки возьмет однажды верх и унесет ее в края Тир-на-Ног раньше матери. Но было кое-что пострашнее, что больно ударило по королеве и новоиспеченному королю Полых Холмов: как только девочка подросла и впору ей было заговорить, обнаружилось, что дитя немо. От рождения она родилась безо всякой возможности говорить. Сильвейн сокрушалась не один день, искренне веря, что так с ней расплатились предки, наказав за преступный союз. Она жалела Селину, жалела свое немое дитя, желая забрать ее недуг себе.
Что только не предпринимали сиды, сколько бы магии не приложили к исцелению бедной дочери королевы ‒ все тщетно. Должно быть, проклятье Сильвейн бумерангом вернулось к его источнику и скверно отразилось на ее ребенке. Или то было результатом противоестественной связи со смертным? Сильвейн не располагала ответами, и все, что ей оставалось, это надеяться, что однажды дочь обретет голос и скажет заветное «мама». Ее муж, Бальтор, поддерживал Сильвейн, как мог, но горе матери утешить был не в силах. И тем не менее, Селину он любил как родную, ни словом не попрекнув супругу ее незаконным происхождением.
***
Миновало десять холодных зим. Дочь Сильвейн как будто не изменилась: все также юна, и легко могла бы сойти за семилетнего ребенка. Вдвоем они прогуливались по сидским угодьям, ожидая, когда король с охотничьей свитой вернется домой с добычей, чтобы устроить пир в честь дня рождения Селины. Сильвейн и сама не заметила, как они подобрались к самой границе леса. Уже много лет королева не осмеливалась заходить так далеко, но девочка вдруг убежала вперед, не слышала крика матери.
‒ Селина! ‒ кричала ей вдогонку мать. ‒ Погоди же, не убегай так далеко!
И когда ей удалось нагнать дочь, Сильвейн так и застыла на месте. Чуть поодаль, по другую сторону излучины реки, неторопливо шел высокий мужчина, в котором она безошибочно опознала Альтамира, опирающегося на длинную трость. Волосы его были собраны в длинных хвост, борода доставала до груди. Позади него шли двое: брат с сестрой, похожие и будто не похожие друг на друга. Всего на мгновенье процессия остановила движение, глядя прямо сквозь деревья. Сильвейн гадала: видят ли они ее с дочерью или чары невидимости укрыли их от обнаружения? Однако нутро ее прожгло насквозь от тяжелого взгляда друида. Еще секунду троица стояла смирно, а затем тронулась по своему маршруту.
Девочка задергала полы платья Сильвейн и вопросительно глядела на мать, словно спрашивая: «кто это был?». Королева сидов печально улыбнулась и, смотря пустым взглядом вникуда, тихо ответила, скорее себе, чем дочери:
‒ Никто, дорогая Селина. Никто.
Конец