Снова я стала Бронвин — явный признак того, что Каллум находился в опасной близости от того, чтобы либо издать указ, либо пригрозить мне. Очень возможно, что и то и другое вместе.
— Если я не могу быть уверен в том, что ты вернешься домой до наступления ночи, я буду вынужден принять дополнительные меры по обеспечению твоей безопасности.
Слова Каллума, вне всякого сомнения, были высечены на камне, и по твердости его тона я поняла, что именно так и будет. Исходя из моего опыта, Каллум тревожаще широко толковал определение «дополнительные меры», и оно могло распространяться от усаживания меня к себе на колени (когда мне было восемь лет) до выставления охранника под окном моей спальни. То, что было, сейчас меня совсем не беспокоило, поскольку я уже давным-давно переросла это. А вот то, что могло быть, это, конечно…
— Я назначил команду, которая будет присматривать за тобой, до тех пор, пока я не смогу быть уверен в том, что ты сотрудничаешь со мной в этом вопросе.
Я бросила хмурый взгляд на Каллума:
— Ты конечно же шутишь. — В мире ничего не было хуже телохранителей-оборотней.
— Брин, дорогая, ты знаешь, что я никогда не шучу. — В коричневых глазах Каллума сверкнуло что-то, напоминавшее волчью злость, и это убедило меня в том, что (а) он был совершенно серьезен, когда говорил об охранниках, и (б) мое внутреннее негодование забавляло его, поскольку в глубине души он был уверен, что я сама сознательно все это устроила.
— Пошел ты! — прорычала я.
Каллум приложил два пальца к моему подбородку и приподнял мое лицо так, чтобы мои глаза встретились с его глазами:
— Ты самый непослушный ребенок из всех, с которыми я имел неудовольствие встречаться.
Его слова были приправлены невысказанной теплотой и искренней привязанностью, которые — по крайней мере, в его человеческом обличье — он выказывал только мне. Все еще придерживая меня за подбородок, Каллум потерся своей щекой о мою и взлохматил мне волосы — два действия, которые я и ненавидела и любила, поскольку они метили меня как ребенка, и как ребенка — его.
— Возвращайся домой до темноты, Брин, — сказал Каллум мне перед тем, как уйти. — Беда у порога.
Я фыркнула, ведь я была человеком, который, в буквальном смысле этого слова, был взращен волками. В моем мире беда всегда была у порога.
Глава
ВТОРАЯ
После того как Каллум оставил меня в студии одну, я начала активно делать вид, что его тут вообще не было. Если жизнь в стае меня чему и научила, так это тому, как важно метить свою территорию. А поскольку меня совершенно не тянуло метить все вокруг своим запахом, самое лучшее, что я могла придумать, это отказаться признавать сам факт вторжения в мое убежище. Обратив свой проницательный взгляд на незаконченную работу, я оценила то, что было создано непосильным трудом за этот день. В настоящий момент скульптура напоминала сделанный из папье-маше пожарный гидрант. Я больше внимания уделяла материалу, чем результату как таковому. Флаеры в шахматный клуб, записки, которыми перекидываются в классе, контрольные с неудовлетворительными оценками, письменные работы срединносеместровых экзаменов — вот что было моим материалом. Я с головой зарывалась в вещи, которые другие люди обычно выбрасывали.
— Через десять минут стемнеет, Брин.
Слова были произнесены прямо за моим левым плечом, и единственное, что удержало меня от произнесения звуков, складывающихся в простое междометие типа «о-о-й!», это многие годы общения с обескураживающе незаметными бесшумными оборотнями. Несмотря на мои тренировки и неразрывные узы, связывающие со стаей, обры, если хотели подкрасться ко мне незаметно, всегда могли это сделать. Даже в человеческом обличье оборотни были сильнее, быстрее и умели лучше скрывать свое присутствие, чем мы, принадлежащие к не-сверхчеловеческому виду. Самое большее, что я могла сделать, это попытаться скрыть свое удивление, когда они заставали меня врасплох. Сегодня я неплохо в этом потренировалась. Сначала Каллум, а теперь вот это.
Я повернулась к незваному гостю.
— Мне плевать, когда темнеть начинает, — сказала я. А поскольку мой лучший друг Девон был морально обязан выслушивать мой скулеж и к тому же если он собирался прервать мою работу над «Древом (а может быть, Пожарным Гидрантом) Познания», то я в полной мере собиралась воспользоваться этим обстоятельством. — Ни у кого комендантский час не начинается в пять часов вечера.
Девон не собирался тратить свою энергию на обсуждение моих слов, да и вообще каким-либо образом воспринимать мои стенания. Он просто прислонился спиной к двери моего переделанного в студию гаража и ждал, когда я прекращу разглагольствовать.