Выбрать главу

Алексей АНДРЕЕВ

СРЕДНЕРУССКИЕ ИСТОРИИ

Есть много, друг Горацио, в России

такого рода малых городков.

Шекспир У. Из черновиков

…стыдно делается всякому порядочному человеку!

Чехов А. Княгиня

Предыстория

Городок наш расположен посреди Среднерусской возвышенности на одном из притоков известной среднерусской реки, которая сначала впадает в другую русскую реку, а затем в Каспийское море, где бесследно и исчезает. Жителей в нем не то чтобы много, но для городского статуса хватает, хотя все друг друга знают, издалека здороваются, а за спиной готовы к любой биографии прибавить такие красочные детали, о которых сам обладатель оной частенько и не подозревает. Поэтому до собственных насущных дел у многих уже не доходят руки. Возможно, именно это и называется общинностью.

Квартирный вопрос в городке нашем остро не стоит, по той простой причине, что квартир самих с гулькин нос, а большинство расположенных вдоль улиц строений – это частные дома разной степени ветхости с удобствами сами понимаете где плюс аналогичного свойства государственные бараки на много семей.

Уклад наши жители имеют формально вроде как городской, но по всем проявлениям – совершенно деревенский, начиная со склонности к натуральному хозяйству и заканчивая вечерним лузганьем семечек на скамейке перед калиткой или через невысокий забор. Плюс музицирование при помощи гармони, которое, правда, из-за экспансии дешевых китайских кассетников все больше сходит на нет. Однако это мало что меняет. Разве только репертуар: вместо «диких степей Забайкалья», «тонкой рябины», «черного ворона», «парня молодого» и прочих чувствительных исповедей страдающей русской души все больше звучат на улицах космополитические «муси-пуси», «зайка моя», «убили негра» и «малолетки», петь хором которые, конечно, затруднительно, но страдать, слушая, еще как можно.

Политические убеждения нашего населения самые разношерстные, но в основе своей, как это и полагается наследникам великой империи, замысловато-анархические, что, впрочем, никак не мешает ему дружно ходить на всякие выборы и голосовать именно так, как укажет вроде бы давно опостылевшее начальство.

Состоит городок из главной улицы, все еще носящей имя Ленина, хотя впору уже проводить среди подрастающих поколений ликбез – кто это такой и чем умудрился прославиться? – из двенадцати улиц второстепенных – перечислять их не будем, если захотят, сами по ходу повествования о себе заявят, никуда не денутся, а не захотят, так и не надо, – семи переулков и нескольких тупиков, один из которых много лет вполне официально звался Советским, что, возможно, и отразилось в конце концов на судьбе всей страны. Еще есть центральная городская площадь, имя Ленина уже утерявшая, зато посейчас хранящая его большой каменный клон, который раньше указывал на светлое будущее, а теперь уткнулся перстом в ресторацию одного из наших местных олигархов, кстати, бывшего комсомольского вождя, что вполне логично и даже символично в плане преемственности. А если учесть, что ресторация воздвигнута на фундаменте так и не построенного Дворца молодежи, куда молодой комсомольский вождь и будущий олигарх самолично на глазах у соратников и старших товарищей заложил некогда капсулу с пламенным обращением к потомкам, то вообще становится ясно, что с магистрального пути мы никуда не сворачивали: куда шли, туда и продолжаем неуклонно волочиться.

Еще в городке нашем есть две церкви, когда-то коммунистами закрытые, потом ими же открытые и ныне так истово посещаемые, будто только об этом их и умолял перед своей кончиной в секретном письме съезду картавый вождь; стадион, где раз в год начинается День города, а в остальное время оздоровляется окрестная домашняя скотина в виде кур, свиней, гусей и коз; дышащая на ладан библиотека, куда этот скромный труд, даже будучи когда-нибудь изданным, все равно не попадет; две школы, одна из которых в надежде хоть на какие-то барыши недавно стала гимназией, после чего сеять разумное, доброе, вечное практически перестала, сосредоточившись на всяких там основах бизнеса, маркетинга, консалтинга, рекламы и других способов охмурения и втюхивания; гостиница распространенного типа «клоповник», напрасно ожидающая туристов, хотя бы отечественных; бывшее строительное общежитие, за умеренную плату дающее сегодня приют молодежи – как семейной, взалкавшей вдруг независимости от родни, так и той, которой приспичило провести греховную ночь; больница, где, вопреки всякой логике исторического момента, все еще можно лечиться и даже при должном везении вылечиться; почта с сопутствующими телеграфом и телефоном; еще две ресторации все того же владельца-олигарха; трактиры, кафе и рюмочные владельцев других, пожиже; парочка заведений со стриптизом, куда съезжаются по вечерам, как на работу, окрестные бандиты и предприниматели смутного толка; несколько производств – ни одно из них по профилю, разумеется, давно не работает, но работа все же кипит – теперь там круглосуточно рассыпают по большим пакетам наполнитель для кошачьих туалетов и животный корм, а также – по пакетикам более скромным – всякую человечью пищу быстрого приготовления, причем, судя по вкусу последней, все это делается из одного сырья; наконец, есть мэрия – она же бывший горком, собранные в одном месте представительства всяких карающих и надзирающих органов и рынок под названием «Славянский базар», где до недавнего времени торговали сплошь сыны и дочери гордого Кавказа, а теперь – нанятые ими местные.

Одним словом, вполне заурядный у нас городок, коих на Среднерусской и прочих русских возвышенностях без счета, но говорить нам об этом вслух никому из приезжих не рекомендуем – можем обидеться. С чем-чем, а с чувством местного патриотизма и великособственной гордости у нас все в порядке.

Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о нашем поселении, перед тем как перейти к случившимся в нем совсем недавно историям.

Итак…

История первая, утренняя,

обычно начинается у нас в городке с того, что черное, пусть на просвет и изрядно поеденное звездной молью небо вдруг начинает сереть, из смутных клякс ночного пейзажа нехотя проступают контуры предметов, выпячивая за собой объем, и местность постепенно преображается, приобретая вполне даже жизнерадостный, утренний вид. Где-то орут ранние петухи, торопясь приступить к хлопотливым семейным обязанностям, живущие во дворах собаки настораживают уши, уловив шебаршение живности в сараях, а собаки в домах сладко потягиваются на боку, приоткрывают замутненные сном глаза и вновь расслабляются, пока какая-нибудь из хозяйских ног, спустившись на пол, не обозначит им начало нового дня. Окончательно посеревшее небо, завидев издали свою главную в здешней местности звезду, внезапно бросается в неприлично-сочную голубизну, а истончившаяся за ночь самозванка-Луна смиренно блекнет перед появлением настоящего хозяина небосвода. Птицы пробуют крыльями воздух и поднимают гвалт, из труб кое-где начинает сочиться легкий дымок, шевелятся занавески. Клацнув железом, скрипят двери, выпуская порцию накопленного спертого тепла и торопливые шаги к удобствам. Звучат звонки, зевки, кряхтения и откашливания, хрустят потягивания, все чаще гремят рукомойники, девственный воздух все больше и больше пропитывается съедобными запахами, а в стук посуды нехотя вплетаются человеческие голоса. И вот уже кое-где легким бризом проносится матерок – пока еще ни к чему не обязывающий и ни о чем толком не говорящий, кроме как о том, что очередной организм пробудился и глянул на мир. И вновь удивился его несовершенству. А может, и отметил простым русским словом его красоту.

Вот и первые фигуры покидают дома в направлении каких-никаких средств производства и пропитания, и первые машины, потарахтев стартерами, грозно взвывают остывшим за ночь нутром, чтобы потом успокоиться, немного снизить взятый скандальный тон и выплыть степенно из раскрытых ворот. Вдоль заборов настороженно возвращаются кошки, устав от охоты и любви. Из-за заборов на них завистливо брешут цепные собаки, лишенные и того, и другого. Обессилевшие растения, отдав ночи весь свой терпкий аромат, тихим шелестом приманивают солнце, и вот пылающее око наконец подсаживается краем на небосвод и начинает медленно, как будто заново, его обживать…