Она снова оказалась идиоткой, в то время как пылко обещала викарию – и самой себе – никогда больше не становиться таковой.
Ее грудь ныла, словно она слишком долго сдерживала дыхание, а ее зрение обрело хоть какую-то ясность.
Затем появился викарий, обхвативший ее в неуклюжем, но восторженном объятии. Одного этого странного происшествия было бы достаточно, чтобы выхватить ее из странного момента слабости, но затем отец поцеловал ее в лоб и произнес слова, которые она стремилась услышать от него всю жизнь.
– Ты все сделала удивительно правильно, моя дорогая. Я очень горжусь тобой.
Слова, которые она никогда больше не услышит, если разорвет эту помолвку.
Все было так ясно. Если она заговорит в этот момент и объявит о своей ошибке, то не будет больше ни неуклюжих объятий, ни энергичного одобрения. Она немедленно вернется обратно к своей роли заблудшей дочери викария, за которой нужно наблюдать, как за воришкой, чтобы она не возвратилась на свой прежний греховный путь.
Старая боль перемешалась с новой болью, и Феба спрятала лицо в отцовском жилете, чего ей не позволялось делать в течение многих лет. В ее объятиях он казался меньше – более изнуренным и похудевшим.
Хрупким. Какое странное слово, чтобы описать ее высокого, мощного отца.
Феба закрыла глаза, представляя человека, которого она знала много лет назад, еще до того, как он начал превращаться в того, кто сейчас стоял перед ней. Викарий всегда был угловатым и довольно высоким… но сейчас он казался каким-то хрупким.
Копна седых волос, решительные густые брови, которые добавляли внушительности остроте его ледяных голубых глаз… – все это было на месте, но более тонким, менее энергичным.
У возраста есть конец. Она никогда не верила, что может наступить конец для викария… до этого момента. Боль и тоска из-за потерянных лет нахлынули на нее. Так много времени потрачено впустую…
Больше так не должно продолжаться.
Тяжесть ответственности навалилась на нее с внушительной требовательностью. Если осталось всего лишь несколько лет, разве она может отказать им обоим в единственном шансе сделать это время приятным? Будет разумным, совершить следующее… взять то, что ей предложили и быть довольной этим.
Затем пришли слезы, тихие и горячие, которые потекли из ее глаз вопреки всем стараниям сдержать их.
– О, папа…
Удивительно, но викарий просто обнял ее и чуть сильнее, чем нужно похлопал дочь по спине.
– Ну-ну, моя дорогая. Полагаю, что невеста имеет право на небольшое проявление чувств, пока она делает это в кругу семьи, а, Брукхейвен?
Брукхейвен откашлялся.
– Могу я надеяться, что таких случаев не будет много?
Викарий уверенно усмехнулся.
– О, не нужно беспокоиться об этом. Моя Феба самая разумная юная леди.
Моя Феба. Моя дорогая. Слова, которых девушка так жаждала.
Она нечаянно претворила в жизнь мечты своего отца.
А что насчет твоих собственных?
Отчаяние и чувство потери смешались с желанием получить еще больше редкого одобрения викария. Феба глубоко вдохнула запах табака, исходивший от жилета викария, затем выпрямилась и промокнула глаза со скромной улыбкой дочери викария на лице.
– Прошу вас, извините мою невоздержанность, милорд, папа. Сейчас со мной уже все в порядке.
И она была в порядке.
Нет, ты не в порядке. Все совсем не так, как это должно было быть, и ты знаешь об этом.
Да, она в порядке. Феба была помолвлена с замечательным, привлекательным мужчиной, который может сделать ее одной из богатейших женщин в Лондоне – и она наслаждается неограниченным одобрением викария в первый раз за всю свою жизнь.
Что же в этом было не так?
Что-то внутри нее испустило последний отчаянный вопль, а затем, наконец, к счастью замолчало.
Глава 8
Раннее утреннее солнце еще заглядывало в окна Брук-Хауса, но каждое мгновение растягивалось на час для кружащихся мыслей Рейфа. Он схватил графин с бренди сразу после отъезда Колдера этим утром, но ароматная янтарная жидкость не обладала сегодня своей обычной способностью заставлять его забыться.
Сейчас он стоял, упираясь кулаками с побелевшими суставами в оконную раму, уставившись невидящим взглядом на улицу, видневшуюся из окна перед Брук-Хаусом.
Колдер был помолвлен с мисс Фебой Милбери.
С его мисс Милбери.
Рейф проворочался всю ночь, пытаясь сочинить идеальное «это романтичное, а не безумное» предложение руки и сердца, чтобы представить его мисс Милбери.
Он пытался изгнать из своей памяти воспоминания о том, как напевал самую последнюю затасканную песенку, пока завязывал галстук, а потом натягивал один из своих характерных синих сюртуков с серебряными пуговицами поверх рубашки и жилета.
Внизу, в комнате для завтрака, Колдер, как всегда, был на ногах уже давно. Рейф молча присоединился к нему, все еще обдумывая самый лучший способ оповестить своего брата о собственной грядущей помолвке. Колдер небрежно откашлялся.
– Ты должен узнать первым, Рейф. Я последовал твоему совету и этим утром получил известие, что мисс Феба Милбери согласилась стать моей женой. В настоящий момент опекуном девушки является ее тетя, но леди Тесса полагает, что со стороны отца девушки не будет возражений. Благодарю тебя за то, что ты избавил меня от весьма утомительного изучения и обдумывания.
Нет.
На протяжении момента, длившегося вечность, Рейф не мог даже вдохнуть. Затем, несмотря на шум в своем сознании, он умудрился заговорить.
– Прошло всего несколько часов после бала. – Его голос был хриплым. Но ему было все равно.
Колдер только усмехнулся, очевидно, ничего не заметив.
– Такого рода вещи не требуют длительного времени, если нанять правильных людей для расследования. Она совершенно мне подходит; хотя ее прадедушка и занимался торговлей, в положении семьи было соответствующее восхождение по социальной лестнице, так что этот эпизод является несущественным. Девушка не принесет мне богатства, но я и не нуждаюсь в нем.
Рейф все еще не мог дышать из-за ярости, которая поглотила его. В который раз, самый зрелый плод легко упал в так-сильно-заслужившую это руку Колдера.
Но подождите… просто потому что Колдер сделал предложение, не означает…
– Она приняла мое предложение через курьера, – продолжил рассказывать Колдер. – Я нахожу это восхитительно решительным, не так ли? Мисс Милбери должна быть очень практичной, неромантичной девушкой.
С курьером. Кажется, она даже не колебалась. И почему бы ей это делать? Этот момент в саду, этот тихий шепот возможностей, который висел в воздухе между ними… Видимо, Рейф был единственным, кто ощущал его.
Каин и Авель – убийство одного брата другим. Месть в библейских масштабах как раз в этот момент показалась хорошей идеей.
Рейф не мог убить своего брата, но он был чертовски уверен в том, что сможет ударить его лицом о каменный пол в холле и насладиться каждым моментом происходящего.
Феба.
Руки Рейфа сжались в кулаки, разломив перламутровую ручку вилки надвое. Он не заметил острой боли, когда острые концы впились в его ладонь.
И как ни ненавидел он признавать это – а ему понадобилось несколько бокалов бренди, чтобы это понять – он не мог винить никого, кроме самого себя. Рейф слишком ясно видел, где он совершил ошибку.
Однако оценка прошедших событий никогда не утешает проигравшего. Тот факт, что Рейф обратил внимание Колдера на Фебу, как хорошо выдрессированный пойнтер указывает охотнику дичь, делал положение еще более мучительным.
Естественно, затем он провел добрый час, уговаривая себя, что один залитый лунным светом вечер в саду с дерзким и восхитительным ангелом, вообще ничего не значит.