Японский посол выдержал длинную, едва ли не театральную паузу.
— Я не имел намерения говорить сегодня об ответственности за события, а также касаться в связи с этим вопроса о границе, — произнес он наконец с вкрадчивыми интонациями в хорошо поставленном голосе. — Но, поскольку вы коснулись и этого вопроса, я должен коротко на него ответить...
Предоставив японскому послу возможность высказаться до конца, нарком заявил:
— Мы считаем, что границы между государствами определяются исключительно международными договорами а картами, а отнюдь не субъективными мнениями правительств, военных сфер или неофициальными данными. В этом наше преимущество перед японской стороной. Мы предъявили японской стороне соответствующие международные договоры и карты, а японская сторона ничего не предъявила нам, кроме своего желания добиться границы, отвечающей лишь ее интересам...
Все было ясно как белый день. Однако господин Сигемицу, действуя в традициях японской дипломатии, принялся с помощью хитроумных словесных вывертов доказывать то, что по природе своей являлось недоказуемым.
— Ваш ответ, господин народный комиссар, — сказал он, — я понимаю таким образом, что советская сторона согласна практически урегулировать инцидент. Это соответствует намерениям японского правительства. Что же касается вашего замечания насчет международных договоров и карт, то я, господин народный комиссар, никогда не оспаривал силы международных договоров. Однако, говоря о границе между Маньчжоу-Го и Советским Союзом, нужно принимать в расчет и те аспекты, которые появились после отделения Маньчжоу-Го от Китая...
И вот что он услышал в ответ:
— Наша граница с китайской империей определена теми соглашениями, которые мы заключили с представителями этой империи. Мы считаем, что требования, предъявляемые к этой границе, адекватны также и к границе между нами, Маньчжоу-Го и Кореей. Оккупация японскими войсками Маньчжурии не дает Японии права требовать изменения границы. Мы, во всяком случае, на такое изменение и ревизию границы никогда не соглашались и не согласимся. Не наша вина, если Япония, оккупировав Маньчжурию, не изучила тех или иных соглашений или карт, подписанных нами и Китаем... Вместо этого японские военные предпочли путь военных действий и нарушили эту границу. Такое положение недопустимо. И поэтому наше согласие на прекращение военных действий посол должен понять в том смысле, что японское правительство обязуется немедленно отвести войска за черту, указанную на карте, не повторяя больше нападений на советскую территорию и не обстреливая эту территорию.
Господин Сигемицу отвел взгляд. Логика наркома была неотразимой, и противопоставить ей что-либо было невозможно.
— Во избежание недоразумений прошу вас, господин Сигемицу, точно передать в Токио наш разговор, — предупредил посла нарком. — Под восстановлением положения я имел в виду положение, существовавшее до 29 июля, то есть до той даты, когда японские войска перешли границу и начали занимать высоты Безымянную и Заозерную... Мое предложение сводится к тому, чтобы японское правительство отозвало войска, если они еще имеются на высоте Заозерной и в других местах, и чтобы японское правительство дало распоряжение прекратить новые нападения и обстрел нашей территории. Тогда военные действия прекратятся с обеих сторон...
В Москве было еще утро. В Харбине солнце уже клонилось к закату.
ПРОХОДНАЯ ПЕШКА
Августовская ночь обложила плотной темнотой улицы Харбина, словно взяв в осаду каждый горящий фонарь и освещенное окно. У одного из окон, выходящих в сад, стоял, зажав в зубах сигарету, полковник Унагами. На серебристо-дымчатом фоне ночных облаков, подсвеченных невидимой глазу луной, словно щупальца спрута, шевелились черные верхушки деревьев. Но полковник в эти минуты не думал ни о луне, плывущей в облаках, ни о легкомысленных цикадах, неутомимо звенящих в траве, ни о прочих прелестях маньчжурской ночи, располагавших к лирике и сентиментальности. Голова его была занята мыслями прозаичными и от реальности никоим образом не оторванными.