— Да, — сказал Палавек, — да... Сейчас расплачусь...
— Монет не хватит, — прозвучал глумливый голос из-за спины.
Выхватывая браунинг, Палавек резко обернулся. Абдуллах!
Малаец присел, расставив руки, готовый схватиться за крис.
— Я ходил к дому твоего брата, Красный, чтобы убедиться и доложить хозяину Цзо, как ты будешь убит, отстреливаясь от полиции. Будь ты у брата, ты ведь не знал бы, что тебя обвиняют в грабеже. Ты бы думал, что к тебе привел след от трупиков Пратит Тука и его хахалицы, и бился бы до последнего. Ведь сдайся ты, тебя ждал бы фанерный ящик и отделение солдат. А после твоей гибели все шито-крыто. Ни Пратит Тука, ни тебя. Ревность и падение... этих... ну, нравов. Ловко? Я пристроился в хвосте у этой истеричной госпожи, когда она полуголой бросилась из дома после ухода полиции. Я понял, что бежит она к тебе, Красный...
— Что же ты меня не убил? Хозяин бы заплатил!
— Сейчас догадаешься. Майкл Цзо послезавтра вечерним автобусом выезжает на севере в Чиангмай. Довольно с тебя? Место — в восьмом ряду, слева по ходу...
— Почему предупреждаешь? С чего бы это вдруг?
— Хочу стать свободным.
— От кого?
— Нетрудно догадаться. И потом, Красный, будет справедливо, если у тебя заведется собственный шанс. Цзо втянул в игру полицию. Это предательство. Есть правила... Я не собака. Аллах велик!
Девушки за столом уже не было.
Итак, двое суток в ожидании, подумал Палавек. Нужно поискать пристанище и тщательно продумать последующие перемещения. Если полиция взялась за розыск, она не отступится. Убежища безопаснее, чем в доках Клонг-Тоя, не найдешь. А днем — в толпу на базаре, и так продержаться до воскресенья, до вечернего автобуса на Чиангмай.
Среди ночи, лежа на досках в складском сарае, Палавек проснулся. О листья бананов на задворках доков, о ставни и дощатые стены монотонно стучали капли. И из-за этого, не вязавшегося с сезоном дождя остро чувствовалось, что никого, кроме сторожа, которому Палавек дал сотню за ночлег, кругом нет, что сарай стоит в углу огромного двора, а там дальше грудятся трущобы, переполненные людьми, которые напуганы ранним началом муссона. Вся жизнь этих людей — вообще постоянный страх, что бы ни случилось, ибо ничего хорошего с ними не происходило и не произойдет.
3
Две рыбки кружили в большом аквариуме. Та, что поменьше, меняя оттенки чешуи, лучилась то красным и золотистым, то голубым и зеленым. Словно подвижная радуга кромсала жемчужную воду. Вторая, неопределенного сине-фиолетового цвета, прижимала и развертывала веером перепончатые рули, которые казались длиннее, чем у соперницы. Обе неизменно держались головами друг к другу.
В стенках аквариума отражались потные, искаженные лица зрителей, сгрудившихся вокруг главного «ринга» рыбьих боев на площади Пангкам, где собирается базар. «Бешеный Воитель» против «Синего Дракона» — значилось нацарапанными от руки тайскими буквами и китайскими иероглифами на куске картона, прибитого к шесту, который высоко держал хозяин аквариума. Ставки шли до тысячи бат.
Рыбки ускоряли и замедляли круговые движения, сохраняя расстояние между собой постоянным. Когда встречные скорости возрастали, плавники стального цвета сжимались. Ждали удара, и тогда рваные рули грозили потерей равновесия и гибелью. Сладковатый запашок тянул из толпы: кто-то курил набитую марихуаной сигарету.
Лейтенант Рикки Пхромчана, одетый в плотные армейские брюки и застиранную тенниску, под которой на шнуре висел кольт, не всматривался, кто курил. Когда тебе за пятьдесят, наивной представляется погоня по мелочам. И в армии, где служил в разведывательном взводе, и теперь в полиции Рикки является, как говорят, человеком первой линии. То есть таким, кому больше всего приходится заниматься тем, о чем предпочитают взахлеб писать газеты. Служакой — ценимым, но отнюдь не приближенным начальством. На войне это значило попадать в дозоры, а на страже порядка в городе — получать назначения в ночные обходы. Удел людей первой линии — подвергаться нападениям и получать низкое жалованье...
Головы сгрудились, чтобы разглядеть получше рыбий поединок, поскольку затемненное со всех сторон стекло давало зеркальный эффект. Стояла напряженная тишина, словно сшибиться насмерть предстояло людям.
Бой был взрывным. Противники броском атаковали одновременно, сошлись в круговерти, вцепились зубами. Крики, причитания, молитвы. Рыбы бились три-четыре секунды. Разошлись... Со спины «Бешеного Воителя» завивалось темно-красное перо. По мере того как вода темнела, лица зрителей отчетливее отражались в стенках аквариума. Некоторые приседали, чтобы видеть не себя, а рыб.