О, замечательно, он тут. Уж он-то сможет объяснить этому никчёмному охраннику почему я прав. Странно вообще, что он смог расслышать наш разговор, а мы смогли услышать его. В камерах, что находились тут, нередко пытали заключённых, поэтому тут то и дело играла музыка боли.
– Как вы себя чувствуете? Быстро вас выписали, – обратился ко мне дознаватель.
– Я бы чувствовал себя прекраснее, если бы меня пропустили с моим лекарством, – приподняв нос сказал я.
– Ну вы же знаете правила.
– Господин Девос, без этого лекарства моё здоровье под угрозой, – настаивал я.
– Это будет вам напоминанием о том, что время вашей встречи ограничено, – произнёс дознаватель и протянул руку, – давайте ваше лекарство.
С ним я спорить уже не мог. Пришлось отдать свои вещи и зайти в камеру. В камере было светло.
– Сынок! – сорвалось с губ женщины преклонного возраста.
Она попыталась встать из-за стола, но забыла о кандалах, которые её сдерживали. Да уж, даже встать заключённые не могут по собственному желанию. Рядом сидел отец, который спокойно смотрел на меня.
– Наконец-то свиделись, сынок, – холодно произнёс отец.
Я знал о его негодовании. Надеюсь, нашим разговором я смогу от него избавиться.
– Привет, мам, пап, – сказал я сажаясь за стол.
Я взял за руки маму.
– Такой бледный, – её глаза бегали из стороны в сторону, рассматривая меня всего, – совсем заработался?
– Уж так заработался, что про родных отца и мать забыл, – сказал папа слегка отодвинувшись.
Я просто сидел и смотрел ему в глаза, ожидая какой-то реакции. Но он смотрел не отводя взгляда.
– Думай о чём говоришь, – сказала мать, – мы же столько не виделись.
– Меня не допускают к делу, как заинтересованное лицо, – произнёс я, продолжая смотреть на отца.
– Тоже мне заинтересованное лицо. Чем ты так был заинтересован? Уж я-то думал, что родной сын сможет вытащить отсюда, сможет во всём разобраться.
– Сейчас главное, что мы снова вместе, – сказала мать, поглаживая мою руку.
Она это сказала, но не отрицает слова, сказанные отцом?
– Как ты вообще? – полушёпотом спросила мать.
– Жениться надумал, – кратко ответил я.
Глаза матери и отца округлились.
– Ты что, до сих пор с той… – голос отца теперь звучал ещё более недовольно.
– Да, мы всё уже обдумали.
– Я говорю вам нет, – твёрдо настоял на своём отец.
– Да про их семью такие слухи ходят, что вообще лучше подальше от них всех держаться. Мы думали, вы больше не будете вместе, – добавила мать.
Мать немного отодвинулась, освободив мои ладони.
– Про меня тоже будут слухи ходить. Когда звание получу.
– Я так и знал, что эта служба до добра тебя не доведёт, – продолжал ворчать отец.
В комнате как-то начало становиться душно.
– Я помог многим людям, – начал говорить я, смотря на свои ладони, – и мои труды не остались незамеченными.
– Твои родители остались незамеченными, – не останавливался негодовать отец.
– Я. Каждый день. Думал о том. Как бы мне. Попасть сюда, – зло процедил я сквозь зубы.
Матерь попыталась снова взять меня за ладони, но я быстро спрятал их в карман.
– Меня уже допускают к вам, а значит не исключено, что я смогу хоть как-то повлиять на дело.
Я уже не смотрел ни на отца, ни на матерь, а просто смотрел на ржавый стол. Зачем делать такие душные камеры?
– Первым делом, я пришёл сюда, к вам, ради того, чтобы вы осуждали меня?
Они бы явно перестали осуждать меня, будь у меня статус выше. Статус, да. Я думал об этом и тёр значок в кармане. Значок? Разве его не должны были тоже забрать?
– Нам тоже было нелегко… – начала объясняться матерь.
– Вы просто сидели в камере! – сорвался я.
В висках стрельнуло, а я ударил руками по столу. Теперь в их глазах читался страх. Уже не осуждение. Значит, вот так просто можно поменять эмоцию человеку? Испугать?
На лбу начали появляться капельки пота. Здесь стало очень жарко, но меня пробрала дрожь. Мне бы лекарство. Нужно достать лекарство. Я встал и повернулся к двери. Подняв руку, чтобы постучать, я почувствовал острую боль в затылке. Нужно действовать быстрее.
Дверь всегда запиралась снаружи, чтобы узники не могли выбрать отсюда даже если найдут как избавиться от кандалов. На мой стук стража снаружи не реагировала.
– Открывай!
Но дверь так и не открылась. Что это? Предательство? Не важно. Пока не важно, нужно решить, что делать дальше.
– Снова нас бросаешь? – послышалось сзади.
Отец ничего не понимает. Они оба ничего не понимают. Голубая Кровь может убить их сына у них же на глазах, а они будут сидеть и дальше бухтеть? Уж так ли мне нужно их отсюда спасать? Уж не проще ли мне было бы, без их нареканий? Я обернулся, чтобы посмотреть на отца. Я смотрел на него и вглядывался, словно пытаясь найти ответ на свой вопрос.