Итак, Советский Союз продолжает существовать. Он до сих пор вокруг нас – когда мы садимся в метро, когда заходим в здания академических институтов, когда смотрим по телевизору программу «Время». А несколько дней назад дух СССР буквально «вошел» в меня, когда я проходил мимо исторического здания Большого театра и увидел свежую позолоту на памятных досках, напоминающих о создании там союзного государства.
Советский Союз присутствует в разговорах с людьми разных поколений – будь то в Москве, Барнауле или Душанбе. Last but not least, Советский Союз ощущается и внутри нас, когда мы сомневаемся, возмущаемся или радуемся по разным поводам, слыша, видя, пробуя на вкус те или иные вещи, особенно накануне и во время советских праздников, как например, в эти дни.
Иногда создается впечатление, что СССР в чем-то возрождается. При этом не имею в виду волну советского ретро (от возвращения старого советского гимна до разного рода потребительских продуктов с соответствующими наклейками). Здесь я подразумеваю другое – более глубинные этажи сознания и повседневности, особенно среди молодежи, которые проявляется в различных формах поведения, стиля одежды или даже макияжа.
И все же – будем откровенны – процесс распада продолжается и очевидно становится необратимым. Кто в этом сомневается, пусть вспомнит хотя бы о 5-дневной войне на Кавказе 2008 года как его промежуточной кульминации. Война – это конечно крайний аргумент, но есть и другие. Распад продолжается: это становится ясным с каждой новой техногенной катастрофой, с каждым новым «газовым» спором между Москвой и Минском или Киевом или скандалами вокруг Байконура, с каждой новой книгой или телепередачей на тему «русскости», «казахства» или «украинства», с каждой непереведенной книгой, с каждым отмененным уроком русского языка на необъятных постсоветских пространствах.
Советский Союз умирает вместе с постепенным отказом от равного и бесплатного доступа граждан к образованию, здравоохранению и культуре. С ростом цен на книги, введением платного образования в школах и вузах, с пресловутой борьбой против нарушения монопольного положения правообладателей («пиратство»), с каждым отпуском, проведенном не на Черном, а на Средиземном море и, наконец, с каждой чашкой «капуччино», выпитой в глобализированных кофейнях больших и средних городов Евразии.
Другими словами, Советский Союз умирает – тяжко, болезненно, мучительно. Но его смерть сопровождают, как это ни парадоксально, и вполне продолжительные моменты креатива, созидания нового на обломках старого.
(2) Не будучи экономистом, но все же обобщив все доступные мне факты, вынужден придти к смелому выводу, что главной причиной распада Советского Союза едва ли была, как часто говорят, неэффективная экономика, даже вкупе с дефицитом демократии. Да, его экономика была далека от совершенства, и с точки зрения буржуа, в СССР не было демократии. Все это – скорее вторичные явления, более глубинная причина распада, по-моему, вытекала из другого, а именно – из противоречия между классическим российским традиционализмом и беспощадным утопизмом многих русских авангардистов и большевиков. Это напряжение было таким сильным, что перехватывало дыхание самого общества. Все десятилетия советской практики можно назвать, как поется в одной песне, «одним большим рывком на старте».
Такое фундаментальное противоречие задушило множество замыслов и грез миллионов людей. Оно встало на пути новаторских планов в области управления, экономики и социальной инженерии 19201930-х годов. Противоречие это стало источником гипертрофированного социального нормирования. Оно оправдало внутренний культурный снобизм – противопоставление «высокой» и «массовой» культуры при одновременной идеализации фольклора, или «народного» искусства. И что еще немаловажно: все сексуальное оказалось вытесненным на обочину, в приватную сферу, что открыло шлюзы для всех мыслимых патологий и мелкобуржуазного морализаторства. Другими словами, это противоречие привело к тому, что советский эксперимент так и не преодолел стадию фрагментарности. От первоначального тотального замаха мало что осталось. Если СССР развалился или разваливается, то не от избытка тотальности, а от ее дефицита.
Но – «нет худа без добра». Как рукотворные алмазы рождаются под большим давлением, так и напор советской эпохи породил явления, значение которых выходят далеко за рамки одной страны. Назову лишь пару примеров. Первое: СССР удалось не только помечтать или обсудить выход человека в космос, но и организовать его практически в форме советской космонавтики. Как бы банально это не прозвучало, возможно, именно космос надолго останется в первом ряду эпохальных советских достижений. Второй пример относится к интеллектуальным поискам 1960-1970-х гг. Если на Западе эти поиски шли под влиянием отчасти рационального, отчасти иррационального постмодернистского импульса, но постепенно принимали форму социально-политического нигилизма, то в Советском Союзе, заглядывая в будущее и критически переосмысливая прошлое, старались не прерывать контакт между прошлым и будущим, сохранять релевантную преемственность. Это особенно отразилось в советской т. н. постнеклассической интеллектуальной парадигме: даже в запале авангардизма, рывка в будущее «мосты» не сжигали, они продолжали соединять прошлое, настоящее и будущее.