К сожалению, по своей укорененности в обществе эти тенденции были неравноценны. Первая была представлена силами будущего: частью партийной интеллигенции; людьми, не состоявшими в партии, с широким, европейским кругозором, для которых социализм был чем-то большим, нежели примитивное имущественное равенство; специалистами разных отраслей. Но они составляли меньшинство. За ними, по сути, не было массовой базы: их не понимала партия, политически деморализованная борьбой внутри руководства, ослабленная «призывами» и «чистками», а рабочий класс, настроенный весьма критически по отношению к нэпу, выступал против «нэпмановской» перспективы. Оставалось, правда, крестьянство, особенные условия развития которого в рамках добровольной кооперации могли стать одновременно общими условиями прогресса страны, но оно было слишком темно, необразованно и к тому же лишено возможностей участия в политической борьбе.
Зато вторая, революционно-якобинская тенденция имела за собой все политические «козыри», была прочно укоренена в традициях партии и рабочего класса, в расстановке политических сил общества. Октябрь как событие был грандиозной попыткой связать воедино идею пролетарского социализма с народной, крестьянской революцией. Такого рода попытка постольку стала успешной, поскольку пролетарский переворот разрешал одновременно задачи социальной революции в России. Но в сознании миллионов рабочих, бедноты, членов партии и беспартийных, успех Октябрьской революции ассоциировался, прежде всего, не с решением общенациональных проблем страны, а с чудодейственными свойствами революционно-якобинского насилия, с преобладанием принуждения над согласием. В этом нет ничего удивительного. Вспомним, что движение рабочего класса в России становится самостоятельным и приобретает четко выраженный пролетарский характер еще до того, как буржуазия завоевала политическую власть и преобразовала государство согласно своим потребностям. Развитию условий, необходимых для существования сильного, сплоченного и сознательного пролетарского движения в нашей стране, разумеется, способствовал ряд обстоятельств, не в последнюю очередь – опыт участия рабочего класса в событиях революции 1905–1907 гг., а также опора российской социал-демократии на идейные традиции рабочего движения в передовых странах Западной Европы. Однако не забудем, что в социальном и культурном развитии российский рабочий (недавний крестьянин) значительно отставал от своих собратьев по борьбе в странах Запада.
Если историческое прошлое народов Западной Европы, особенно Франции, богатое борьбой и уроками, создало тип современного гражданина, человека из народа, который сам относится к себе с известным уважением и которого вследствие этого вынуждены уважать правящие классы, то в России многовековая работа самодержавия по искоренению всяких следов внутренней демократии в народе, чувства собственного достоинства у простолюдина, произвол высших сословий в отношении низших, засилье полиции и чиновничества в повседневной жизни сформировали менталитет простого человека: рабочего, бедняка, плебея, маргинала вообще – чьими характерными чертами стали внутреннее ожесточение, ненависть к «барину», «буржую», слепая озлобленность и желание отомстить собственнику. Конечно, существовал и слой развитого промышленного рабочего класса с совсем иными установками и предпочтениями, но не он задавал тон в 1920-е гг. XX в.
Так или иначе, идеи освобождения себя как класса отличалась у российских рабочих большей упрощенностью, а главное – весьма слабо согласовались с многоукладной экономикой, существовавшей в стране, и с вытекавшими отсюда историческими потребностями. Годы гражданской войны и послевоенной разрухи еще более упростили социалистический идеал в сознании рабочих: в сущности, он свелся к идеалу социального равенства (а чаще всего и уравнительности), который должен быть осуществлен силой наперекор любым препятствиям, к установке на ликвидацию буржуазии и шире – всех состоятельных слоев. Надо ли удивляться, что условия НЭПа, в которых очутилась страна в 1920-е гг., казались большинству рабочих досадным препятствием, которое предстояло устранить в возможно более короткие сроки, а не условиями, выражающими исторически необходимый этап общественного и экономического развития страны. Надо ли удивляться, что рабочему классу того времени, как когда-то санкюлотам, применение насилия во имя приближения светлого будущего отнюдь не казалось чем-то противоречащим прогрессу. Они привыкли к стихии насилия после недавней гражданской войны, где действия обеих сторон отличались исключительной жестокостью и невиданной решительностью.