Когда допили компот и догрызли печенье, солнце за окном уже скрылось в яблоневых ветвях. Ситуация подразумевала, что пришла пора прощаться. Судя по всему, нам с Фёдором придётся куковать в трейлеро-фургоне до завтра, и потом продолжать начатое, не получилось разделаться с заданием по-быстрому. Ну, честно говоря, чтобы всё было просто, у нас выходит вообще нечасто.
Но существовал ещё шанс: мой самолётик оставался в комнате Серёги, и мы зашли за ним по пути на выход. Я пролетелся напоследок над заветным ящиком. Прибор показывал, что КВА прячется где-то там.
— О, а здесь у тебя что?
Я вытащил и потрусил в руке пачку от сигарет «БТ». Внутри что-то тарахтело, но вряд ли, конечно, то были сигареты.
— Да так, разное.
Серёга взял пачку, раскрыл, вытряхнул содержимое на стол. Из пачки посыпались его богатства: гнутые разноцветные кусочки проволоки — видимо, пульки для рогатки с тонкой резинкой, болгарская копейка «стотинка», крупная желтовато-бурая бусина, плоские фигурки зверюшек, что вылетали из новогодних хлопушек вместе с конфетти, искусственная муха для рыбалки, присоска от непонятно чего, пластмассовые синие цифры, что зачем-то водились в некоторых сортах советского сыра.
И, наконец, вот оно: запасная шайба для настольного хоккея! Это было очень похоже на то, что было нужно.
Я схватил шайбу, подержал у своего самолётика и разочарованно бросил обратно — увы, не оно. Потом, вызывая недоумённый Серёгин взгляд, провёл самолётиком над всеми высыпанными из сигаретной пачки штуковинами. И тоже с нулевым результатом. Эх, блин…
В двери уже заглядывал Серёгин худой и высокий инженерный отец, пора мне было не злоупотреблять гостеприимством. И что же вы думаете, я взял и просто ушёл? Если вы думаете иначе, то напрасно: так и случилось, я взял и просто ушёл.
Плохо было то, что завтра поганое КВА станет уже значительно сильнее. Но деваться было некуда.
Подходя к калитке между дворами, я обернулся. Сумерки наполнялись суетливыми шорохами и тихим топотом: космические проходимцы спешили занять освободившийся от моего присутствия дом. Они лезли в раскрытые окна и дверные щели, а некоторые, самые умелые, протискивались прямо сквозь стены.
Кому-то другому зрелище это могло показаться жутковатым, но я успел к такому привыкнуть. К тому же, для обитателей этого времени зелёненькие эти человечки невидимы, а вред людям (равно как и животным) они никогда не причиняют — видимо, понимают, что если мелкие их проделки человечество терпит, то за что-либо серьёзное может вспылить и попытаться воззвать к Космическому Разуму или что оно там такое есть.
Так-то человечество к гипотетическим косморазумам обращаться остерегается, потому что кто ещё его знает, что там за разумы — может, оно и к лучшему, что пока внимание на нас обращают только вот эти зелёненькие и почти безобидные поросята. Да, не так представляло себе человечество контакт с космическими инопланетными существами, но что есть, то есть.
Кстати, ловить зелёных этих пришельцев бесполезно, пробовали. Если такого схватить, он просто замирает на миг, а потом растворяется в пространстве, как будто его и не было. Так что: лови, не лови — без толку. Зато замораживать парализующим лучом — сколько угодно, и стоят на месте как миленькие, но это если не трогать, а то сразу исчезают.
Открывая калитку, я заметил на заборе нахохлившуюся кошачью фигуру.
— Кис-кис, — моя рука с опаской протянулась к лохматому толстяку. — Извини, дружище, я же не специально.
Котяра повёл рыжей головой, презрительно фыркнул и хоть и грузно, но довольно ловко перепрыгнул на крышу. Там он шаркнул по шиферу задними лапами, на меня полетели пыль и сухие листья. Ладно, ладно, думал я, направляясь к фургону и стряхивая с плеч кошачьи подарки. Ишь, распрыгался тут.
Я почувствовал, что изрядно устал.
Мы долго сюда добирались. Напарник мой Фёдор дрых в фургоне как стадо сурков, но я-то рулил. А вечерняя пробка на Магистрали Времён была ого-го, даже больше обычного. Всё, как оказалось, оттого, что в месте сужения дороги подъёмный кран с древними египтянами притёр и поцарапал длинный лимузин какого-то темнокожего диктатора, и объезжать эти африканские страсти приходилось по обочине.