Ладно, это было очень великодушно по отношению ко мне, и просто невероятно жестоко по отношению к Рэймсу. Оглашать своё решение, да ещё таким садистским образом. Спрашивать мнение у того, кто мечтал сам носить красный, но, несмотря на все заслуги, так и не получил на это разрешение.
— Хочу сделать его своим ликтором. Займёшься формальностями, договорились?
После бессонной ночи? Думаю, Рэймс как раз сам об этом думал, но стеснялся предложить. А теперь просто онемел от радости.
Странно, что всё складывалось таким образом. В смысле, над ним не издевались в приюте, насколько я знаю. Когда он был ребёнком — одиночкой и молчуном, его не трогали, но теперь, когда Рэймс стал называться сильнейшим человеком, он узнал вкус унижения.
— Ликтором? — переспросил он, будто мог ослышаться. Хотел ослышаться. Мечтал полностью оглохнуть, лишь бы этого не слышать.
— Да. Разве ты не рад? Я так вижу, вы уже отлично ладите. Гуляете вместе, болтаете, как лучшие друзья. — Многорукий усмехнулся, параллельно просматривая документы, которые ему подсовывали его гости. — По началу я думал, что это никак не вяжется с моими планами… Но если Габи так хочет? У него ведь совсем нет друзей здесь. Ты должен поддержать его. Ты же не понаслышке знаешь, как тяжело человеку адаптироваться к местным порядкам. Я надеюсь на тебя, как на старшую «вещь». Понял?
Взгляд Рэймса остекленел. Я понял, что он мечтает об очередной дозе стаба. Уже представляет, как доберётся до пистолета, приложит к ярёмной вене, почувствует, как в тело входит игла. Короткая боль и волна облегчения.
— Конечно, мэтр, — ответил он. — Мне заняться этим сейчас?
— Сам решай.
Это было благородством палача, иными словами — ещё большим садизмом. Позволить выбирать время казни. Надо будет узнать у Многорукого, за что он так ненавидит Рэймса. Я был не настолько самоуверенным, чтобы думать, что дело исключительно во мне.
Глава 6
Наверное, мы с мэтром были первыми элиминаторами, которые остались в живых после увольнения. И уж точно первыми, кто после такого поднялся на самый верх иерархической лестницы. Лицензия убийцы — это же билет в один конец. Экспресс-доставка до конечной.
Как приятно быть исключением из правил.
Совсем не так, как нарушать те, в которых ты не исключение. И иметь дело с последствиями. Даже если речь идёт о правилах поведения за столом.
— Ты ведёшь себя, как животное, во всём, — пробормотал Рэймс, наблюдая за тем, как я набиваю рот едой.
Понимаю, грешно было обходиться так варварски с красиво сервированным мясом. Но я видел и пробовал такое впервые. Для человека, который питался консервами, сырыми фруктами, бутербродами и ничего не знал о столовом этикете, я вёл себя исключительно прилично.
У меня разбегались глаза. Каждый вечер на этом самом столе появлялись десятки блюд, пахнущих и выглядящих так, что я совершенно терял рассудок. Я глотал, не жуя, облизывал пальцы, вытирал рот рукой, тянулся через весь стол за новой порцией. Я не выяснял, зачем передо мной лежит так много приборов и несколько тарелок. Салфетки были до того белыми, что я считал преступлением к ним прикасаться.
— Ты вообще по-человечески понимаешь? Я же сказал, что ты не можешь начинать есть раньше мэтра.
— Но его тут нет.
— Вот именно.
— Он не такой жадина, как ты, так что не обидится. Расслабься, я всё не съем. Лишь чуть-чуть попробую… — Я привстал и стащил из миски с соусом несколько кусочков каких-то мудрёно приготовленных овощей. — Как это называется?
— Не разговаривай с набитым ртом. — Рэймс шёпотом выругался, барабаня пальцами по столу. — И прекрати есть руками.
Я его игнорировал. Он придирался ко мне постоянно, по поводу и без, ежеминутно доказывая, что я не подхожу на роль ликтора настолько, насколько это вообще возможно. Ему не нравились мои повадки, манера речи, мой внешний вид, то, как я веду себя с прислугой, то, как я веду себя с Бэларом. То, что я молчу, когда он, Рэймс, спрашивает. Но то, как я отвечаю, когда он спрашивает, бесило его сильнее.
— К чёрту. — Он поднялся из-за стола, не вынеся такого зрелища: меня, занимающегося чувственной любовью с едой. — В следующий раз я прикажу поставить тебе миску на пол.
— А чем ты отличаешься от животного? — спросил я.
— Я сказал тебе не разговаривать с набитым ртом.
— Тем, что эниты научили тебя держать вилку и нож правильно? Или тем, что ты колешься стабом каждые пять минут, будто сторчавшийся наркот?