Вот только когда это я его успел ударить по яйцам?
Стащив с себя плащ и кинув его мне, Рэймс рявкнул:
— Накройся!
Я подчинился, просто потому что мне было холодно в этом платьице, а не потому, что я чувствовал себя неловко. Да и судя по взгляду Рэймса, набросив на плечи что-то из его одежды, я не стал выглядеть прилично.
Он смотрел на меня так, будто я снова покушался на его жизнь. И он смог спастись в последний момент.
— Ты меня опять похитил, — заметил я. — Но я не стану рассказывать об этом мэтру.
— Тогда я сам ему расскажу. — Ого, вот это сюрприз. — Он должен знать, что ты вытворяла на глазах у этого пьяного сброда. Да ещё в таком виде. Как ты можешь после такого… наряда рассчитывать надеть облачение ликтора?
Кажется, мой повседневный образ ему нравился больше, при том, что не нравился совсем.
— Кто, по-твоему, купил мне этот наряд? — Он знал ответ, но я всё равно произнёс, не оставляя места сомнениям: — Мэтр выбрал его для меня. Он говорил, что я в нём выгляжу прекрасно, знаешь ли.
— Ещё скажи, что он не имел ничего против того, чтобы ты танцевала перед мужчинами… так.
— Когда он находился среди зрителей, я позволял себе вещи и покруче, — признался я. — Странно, что ты при своей работе такой слабонервный. Уверен, что хочешь становиться ликтором? Если да, то тебе нужно тренировать выдержку.
Он пробормотал что-то вроде «только моя выдержка тебя и спасает». Желание убить меня совсем не вязалось с оттопыренной ширинкой его штанов. С мэтром в этом смысле было проще. Это — высшее проявление его привязанности. Так же как теперь высшее проявление ненависти у Рэймса.
Многорукий мне о таком рассказывал. Он говорил, что у него тоже частенько вставал во время заданий. Если какая-нибудь цель ляпнет что-нибудь неудачно или решит бороться до конца. Погоня его тоже всегда возбуждала, особенно по незнакомым местам.
Ненависть — это сексуально, я готов был с этим согласиться, глядя на Рэймса. Что ещё сексуально? Целибат. Запреты. Бессмысленное отрицание собственной сути. То, что Рэймс до сих пор не понял, что эту войну ему придётся вести не со мной, а с собой самим.
— Подумай, что если ты станешь ликтором, и вдруг закончится стаб, а эмоции будут мешать тебе принять верное решение? — продолжил я. — Нельзя же так слепо полагаться на наркотик.
— Мешать… — Он потёр глаза. — Пока мне мешает только твоё платье.
Оно, в самом деле, обладало таким свойством — сбивать с мысли. Розовое, кружевное оружие психологического воздействия.
— Тебе опять нужно поработать? — уточнил я, вспоминая, как мы летели сюда. — Тогда конечно я его сниму, чтобы тебя не отвлекать. — Я завёл руки за спину и взялся за завязки. — Это всё, что я могу делать — дать тебе сосредоточится на деле. Я буду вести себя очень тихо, обещаю. — Я стянул корсет вниз и приподнялся, снимая платье через ноги. — Знаешь, я тебе признателен, что ты так ответственно подходишь к выполнению своих обязанностей. Ты стараешься для мэтра. И я постараюсь, чтобы ты лучше старался. Вот так.
Конечно, я мог бы просто укутаться в его плащ, но так было бы совсем не интересно. Оставшись в одном белье и чулках, я лёг набок и подпёр голову рукой. Весь из себя помогающий ему стараться.
Рэймс не смотрел на меня. Отвернувшись к окну, он разглядывал смазанный пейзаж. Нашёл время сачковать.
— Ты собираешься работать или нет?
— Зачем ты это делаешь? — В его голосе появились знакомые интонации. Я подумал о мэтре. Вспомнил, чем мы с ним занимались в этой самой машине, и мне опять показалось, что запахло сексом.
— Что именно?
Рэймс помедлил с ответом, как если бы он впервые столкнулся с эмоциями, которые не мог передать словами.
— Другие на твоём месте предпочли бы прятать это. Наши различия.
Да, я этим безуспешно занимался в приюте. Стыдился этих различий. Ненавидел их. Но потом я встретил мэтра, и он научил меня ими пользоваться. Они превращали меня в бога, и я любил акцентировать на них внимание в такие моменты. На том, что мне нужна штучка, поддерживающая грудь. На том, что в самом низу у меня ничего не выпирает, и я забочусь о том, чтобы там всегда было гладко. На том, что я везде такой стройный и хрупкий.
— Между прочим, некоторые люди готовы платить за то, чтобы на эти различия посмотреть, — сказал я.
— Значит, всё дело в деньгах?
— Нет, всё дело в том, что я — добряк. В отличие от тебя. Уверен, будь ты последним мужчиной на планете, которой правили женщины, ты бы не позволил мне посмотреть на тебя. — Я опустил взгляд на его штаны. — Или позволил бы?