Даже будучи пьяным.
— Да ты, в самом деле, пьяный, Габи. Пьяный и возбуждённый донельзя, ну и сочетание. — Он отстранился. — Первый раз тебя таким вижу.
— Ну так смотри. Смотри, но не трогай.
— Ладно, Недотрога, — протянул мэтр, опуская руки на подлокотники кресла. — Какое облегчение, что ты решил устроить мне приватшоу. Я-то думал, что пропустил твоё последнее выступление из-за свидания с консулом.
— И как оно прошло? — Я расстегивал его рубашку.
— И вполовину не так интересно, как твоё с Рэймсом. — Я никак на это не отреагировал, сосредоточившись на застёжках. — Ты крутился перед ним в этом? Рад, что ты подошёл так серьёзно к моему заданию. Я, кажется, знаю, что будет сниться этому несчастному девственнику сегодня. И ты тоже это знаешь, правда? Ты поэтому так завёлся?
— Нет. — Я скользнул рукой по его торсу в самый низ и улыбнулся, когда понял: он на меня ни капли не сердится. — Я просто… вспомнил, как впервые почувствовал это.
— Впервые возбудился? — уточнил мэтр, и я утвердительно промычал. — Ты мне об этом никогда не рассказывал.
— Вообще-то, ты накричал на меня тогда… Я был в ужасе, и вообще предпочёл бы забыть об этом.
Многорукий недоверчиво прищурился.
— Не помню, чтобы когда-нибудь ругал тебя за то, что ты возбуждался.
Я решил ему напомнить.
— Это было поздно вечером. На улице. Я сидел позади тебя на байке. Вот так. — Я оседлал его бёдра. — Ты в первый раз вёз меня домой из бара.
— Да, я уже понял, что ты испытываешь какую-то нездоровую страсть к моему байку.
— Было страшно и весело одновременно. Ты ехал быстро, и я так вцепился в тебя. Я закрыл глаза, поэтому ничего не видел, только чувствовал. Как ты поворачиваешь, тормозишь или наоборот, набираешь скорость. А потом я почувствовал кое-что другое. Между ног стало так непривычно, но, попытавшись сесть поудобнее, я сделал только хуже. Я даже не представлял, что могу так остро ощущать… там. Там где толком и нет ничего. — Я прижался к нему, чтобы в очередной раз оценить наши различия. — Оказалось, что это очень, очень, очень чувствительное место.
— Мне ли не знать. — Многорукий самодовольно улыбнулся.
— Я оказался на пороге какого-то грандиозного открытия. Странно… я ведь ходил по этой дороге сто раз, но ничего подобного не испытывал. Мне захотелось поскорее во всём разобраться.
Вот прямо как сейчас. Пусть я уже давно во всём разобрался, и теперь совершал такие «грандиозные открытия» постоянно, едва ли когда-нибудь это могло мне наскучить.
— Я всегда поощрял твою любознательность.
— Но в тот раз ты сказал, что свернёшь мне шею сам, если я не перестану елозить.
— Я просто завидовал своему байку, — «признался» Многорукий. — Я, конечно, не он, но можешь сейчас поелозить.
Я прижался к нему, уткнувшись в его шею. Он пах иначе. Курил другие сигареты. И одевался он теперь в соответствии с традициями и модой элиты. Для меня он становился незнакомцем, а на самом деле — самим собой.
Именно поэтому я и не расспрашивал его о прошлой жизни. Мне не требовалось лишнее подтверждение того, что когда-то он был полной противоположностью себя. Это было всё равно, что приложить руку к убийству Многорукого, которого я любил, и воскресить в нём Бэлара, которого я боялся.
Мне захотелось снять с него рубашку и увидеть татуировки.
— Это была очень интересная история, Габи, — пробормотал мэтр, и я подумал: «правда? Рэймсу она тоже понравилась». Пусть он и не сказал об этом прямо, но вид у него был очень впечатлённый.
— Чувствуешь, как я взбодрился? — Он двинул бёдрами, и я устроился поудобнее, чтобы почувствовать его именно там, где хотел. — А ты, похоже… решил вздремнуть в такой момент.
— Хочу спать…
— Я уже это понял.
— Хочу спать с тобой.
— У меня ещё куча дел.
Я не это имел в виду, дурак.
Но если уж я раньше не решился попросить его об этом, теперь — когда он сидел в рабочем кабинете, весь из себя такой Бэлар — я не осмелился тем более. Особенно, когда у него куча дел.