Прозвучало угрожающе, а потом он толкнул дверь в уборную и дал мне пройти. Я услышал за спиной… щелчок замка и низкий голос:
— Сними.
Ну конечно. Для чего бы он ещё привёл меня в ванную.
Я отошёл к раковине и включил воду. Сполоснул руки, напился, после чего провёл влажной ладонью по ткани на груди. Потом ещё раз, размывая пятно. Думаю, отстирать что-то подобное не сможет даже наша умелая «мебель»…
— Сними, — повторил приказ Рэймс, и я посмотрел на его отражение в зеркале напротив.
Этот голос привык отдавать команды, так же как мужчина привык к безоговорочному подчинению. Наши взгляды встретились, и я понял, что он притащил меня сюда вовсе не для того, чтобы я привёл себя в порядок. Совсем наоборот.
Он счёл, что вечер не удался? Консульская «вещь» оказалась недостаточно крепкой для игр, к которым он привык, и поэтому Рэймс решил развлечь себя играми, в которых ещё только начинал осваиваться?
В двух словах, он собирался совершить ещё одно преступление. Здесь. В этом самом доме.
И что я на это ответил?
— Ты так завёлся от разговора с той прелестницей? — Я улыбнулся, чтобы он не подумал, будто я ревную. — У неё всё то же самое, что и у меня, Рэймс. Спорю, она тебе не откажет, если ты попросишь её… о чём угодно.
Кажется, он растерялся. Будто даже не думал об этом… вытворять с другой женщиной то же, что и со мной. Изучать её тело, прикасаться там, где она совершенно на него не похожа, или засовывать язык в её рот. Но задумался теперь… и нахмурился.
— Всё то же самое? Не думаю. Та же форма? Тот же цвет? Те же серёжки в самых немыслимых местах? Такая же непокорность, дерзость и порочность? — Он покачал головой, и я тяжело задышал, просто не веря, что он произнёс всё это вслух. — Покажи мне то, что я хочу увидеть.
— Ты выбрал неудачный момент, — сказал я, подразумевая вовсе не время и место. — Я только что пострадала за то, что ты так хочешь увидеть, поэтому…
— Поэтому, — оборвал меня Рэймс, — я чуть не прибил того ублюдка. Прибил бы, если бы он сопротивлялся.
Конечно, притворяться мёртвым было безопаснее. Сработает ли это в случае со мной? Вряд ли.
— А ты? Будешь сопротивляться?
Я представил, как говорю «да» и пытаюсь это доказать. Как вырываюсь, пускаю в ход ногти и зубы, царапаю, кусаю, пока он покоряет меня самым примитивным образом. Прямо здесь, на полу, наплевав на то, что нас могут услышать.
Нас, в самом деле, могут услышать… Но не похоже, что Рэймса это смущало. В конце концов, поднять руку на консульского ликтора — преступление того же ранга, что и изнасиловать генеральского ликтора. С первым он справился безупречно…
— Сначала ты, — попросил я, но Рэймс отрезал:
— Нет.
— Нет? — Я верил, что ослышался.
Если он, правда, желал близости, то должен был чувствовать эту потребность — обнажиться, открыть себя для чужого взгляда и прикосновений, почувствовать чужую кожу своей кожей.
— Там не на что смотреть, — сказал Рэймс, после чего уточнил: — Ты не захочешь на это смотреть.
Ну вот, теперь мне захотелось ещё сильнее.
— Не очень-то вежливо отказывать в этом человеку, на ущербность которого сам решил попялиться.
— Ты прекрасна там. — Похоже, он заметил, как на меня влияет его хриплый, тихий голос, поэтому решил продолжать: — Иногда мне хочется открыть глаза всем на то, насколько восхитительно твоё тело. Если бы они тоже почувствовали это притяжение и собственную беспомощность перед ним… Это было бы справедливо. Я веду себя, как одержимый, и мне бы хотелось услышать, что любой почувствует то же самое при взгляде на тебя, стоит только лишить его стаба… Я бы понял, что дело не во мне. Но потом я одергиваю себя. Позволить другим мужчинам смотреть на тебя? Нет. Только мне и только я. К тому же, я уже давно нахожу странное удовольствие в собственном безумии. Мне нравится думать, что я — единственный здесь, кто понял… наконец-то понял, что его обманывали всю жизнь. Меня лишали кое-чего очень важного, жизненно необходимого, и я подыгрывал им… Всё, что я чувствовал раньше — ничто по сравнению с тем, что я чувствую, глядя на тебя, Габриэль.
Ну и кто тут кого соблазняет?
Я был поражён тем, как быстро Рэймс освоился в этой незнакомой, пугающей стихии. С какой лёгкостью он находил именно те слова, которые делали беспомощным уже меня.
Теперь уже я отвернулся от него, чтобы снова посмотреть через секунду. Я хотел сказать, что не буду раздеваться. Не могу. Я и раньше не мог справиться с этими застёжками самостоятельно, сейчас же тело перестало меня слушаться абсолютно, особенно руки.