Но Рэймс сам всё понял. Он приблизился ко мне со спины, и я не стал поворачиваться, разглядывая его в зеркале. Я невольно вспомнил, как смотрел на него в день нашего официального знакомства, когда оказался в одной из зеркальных комнат Бэлара. Смотрел со страхом, ненавистью и осознанием собственной неприкосновенности…
Ситуация изменилась кардинально. Теперь я смотрел на него с вызовом, желанием, требованием прикоснуться.
— Я помогу. — Он остановился очень близко, но не прижимался. — Запоминай. Сначала расстёгиваешь до конца вот здесь… вытаскиваешь ленты… ослабляешь шнуровку… потом пряжки… верхняя… нижняя… теперь молния… здесь и здесь… на рукавах… вот и всё.
Абсурд. Он учил меня раздеваться, как какого-то сопляка. И так бы оно и выглядело со стороны (по-детски невинно), если бы Рэймс не комментировал каждое действие этим особенным голосом, превращая рутину во что-то невообразимо эротичное.
Ликторское облачение — самая неподходящая одежда для преступников вроде нас. В дальнейшем это могло стать настоящей проблемой… Хорошо хоть у Рэймса всё намного проще в плане фасона.
Я наблюдал за тем, как он стаскивает с моих плеч верх формы и оставляет на полу, словно ничего не стоящую тряпку. Так я понял, насколько всё серьёзно… Как будто то, что он вытворял это в гостях у архонта, ещё ни о чём мне не сказало.
Прежде чем снять с меня полупрозрачный бюстгальтер, Рэймс распустил мои волосы.
В этот раз всё было по-другому. Он уже не раз видел меня без одежды, но я никогда не чувствовал себя настолько обнажённым. Не знаю, что меня так взволновало. Процесс раздевания? Близость тел? То, что я уже не мог оправдать себя ни игрой, ни алкоголем… ничем.
Рэймс прикоснулся к моим волосам, к шее сзади, к плечам, словно без слов обозначая наши различия: нежно, тонко, хрупко… И вот здесь, да.
Я едва сдержал стон, когда увидел его ладони на своей груди. Просто увидел… а потом закрыл глаза, чтобы прочувствовать это. Как он сжимает и гладит. Какой он твёрдый и сильный и насколько я мягкий и беззащитный.
— Не надо, Габриэль, ты должна видеть, кто это делает с тобой. Смотри.
И я смотрел, прерывисто дыша.
— Тебе очень идёт, — сказал мне на ухо Рэймс, поглаживая пальцами соски. Наверное, он всё ещё не верил, что металл в нежнейшей коже — это не больно. — Когда я впервые понял, куда ты поместила вот эту серёжку, я едва не сорвал с тебя одежду. Мне нужно было убедиться. Я просто не мог поверить.
Да, я помню его взгляд в тот раз.
— Как же я люблю смотреть на тебя, — признался тихо мужчина, и я вспомнил ещё кое-что.
Как он по дороге к Хейзу, после нападения, сказал, что ему хватит пяти минут, потому что он хорош в пытках. Я только теперь понял, насколько.
Не в силах и дальше безропотно выносить эти мучения, я опустил руку к паху.
— Не смей.
— Что? — мой голос звучал пьяно.
— Не трогай себя, — приказал Рэймс, и мне пришлось подчиниться. — Когда ты одна… ты прикасаешься к себе здесь?
— Да, постоянно, — ответил я честно.
— В следующий раз попроси меня. Дождись и попроси.
— Отрывать тебя от дел ради мастурбации?
Рэймс прищурился, словно ему не нравилось, как я отзываюсь об этом акте. «Мастурбация»? Очередной пресный термин, в рамки которого циники вроде меня попытались уместить настоящую эмоциональную катастрофу.
— Так прикасаться к тебе должен только я.
Он что, только что сказал, что ревнует меня ко мне?
Его правая рука скользнула вниз моего живота, и я впился в неё взглядом. Не знаю, каким чудом я, наконец, заметил кровь на его ладони.
— Погоди, — остановил я его, хотя собирался просить об обратном.
Я взял его руку в свои, разглядывая лопнувшую на костяшках кожу и тёмные следы проступающих синяков. Он врезал искусственному солдату по черепу… всё равно что бить по камню со всей силы. Расправив его пальцы, я долго изучал, прикасался, ощупывал.
— Больно?
— Нет, у меня очень крепкие кости.
Особая диета в подростковом возрасте, быть может. Или лекарства…
Поднеся его ладонь ко рту, я высунул язык и провёл им по сбитым костяшкам. Зализывать чужие раны, полученные в сражении за мою честь… Как же это возбуждает, чёрт! Похоже, что-то подобное было впервые не только для меня. От новых ощущений Рэймс замер, молча наблюдая за тем, как я пробую его на вкус, целую, прикасаюсь проколотым языком. Просто намёк: ему понравилось бы чувствовать меня не только здесь.