Почему самые неприглядные части человеческого тела кажутся во мне такими привлекательными?
Рэймс опять хотел увидеть, прикоснуться… но я отвернулся, игнорируя его очевидный голод. Поощри я его улыбкой или словами, весь консульский эскорт понял бы, что мужик не принимает стаб. Потому что при несомненном таланте играть безразличие на публике, он не смог бы спрятать стояк. Думаю, Рэймс меньше всего хотел, чтобы причиной его смерти стало его же собственное достоинство.
Другое дело — покушение на консульского ликтора…
Кстати об этом.
После короткой экскурсии, Бэлар пригласил гостей пройти в зал для показательных спаррингов. Он умело превратил внеплановую инспекцию в дружеский жест, предложив Махасиму выбрать себе новую игрушку. И вот тогда консул произнёс эти слова. О том, что его предложение необычайно уместно, ведь его «вещицу» покалечил ликтор Бэлара.
Все уставились на Рэймса, потому что вне зависимости от того, какой цвет он носил, именно его считали правой рукой сына Хейза. Не скажу, что это было обидно. Не в той ситуации. Да и какая разница, кто из нас ликтор, если того беднягу в самом деле нокаутировал Рэймс?
Но почему-то когда он собрался признать вину, я преклонил одно колено и ляпнул:
— Прошу меня простить, господин. Я приму любое наказание.
Возможно, это было даже большей глупостью, чем прыгать с обрыва в лагуну. Вот только на этот раз я не хотел, чтобы Рэймс лез меня спасать, потому что это бы усугубило ситуацию.
И он благоразумно молчал. А может, был просто шокирован моим благородством. Я решил вступиться за человека, который меньше всего нуждался в заступничестве.
Если бы.
На самом деле, я просто знал, что неприкосновенен, и это при том, что я считался испорченным. Тогда как Рэймс был безупречен, и его репутацию могла разрушить любая неосторожность. Если бы он поднял руку на своего собрата? Скандал. От меня же и не такое ожидали.
— Встань.
Когда я подчинился, то заметил на лице консула едва уловимую улыбку. Он раскрыл мой обман? Конечно, моя комплекция не позволяла мне тягаться с его телохранителями. Если не брать в расчёт, что я мог напасть со спины с камнем наперевес, терзаемый завистью к положению… телосложению… способностям мужчин. Все знали, что женщины — коварные существа. А я был худшим из них.
— Наказывать за честность недопустимо, — продолжил Махасим, всё так же двусмысленно улыбаясь. — Ты хорошо воспитал свою «вещь», Бэлар.
Понимай, как хочешь.
— Я подобрал его с улицы, — напомнил мэтр. Трудно сказать, что он сам думал по поводу моей выходки. — Поэтому он немного диковат.
— Мне нравится. Может, предложишь что-нибудь наподобие?
— На любой вкус. — Бэлар обвёл широким жестом расставленных по стенке бойцов. Лучшие из лучших. Разной комплекции, возраста и масти.
— В искусственных я уже не раз разочаровывался, — отметил консул, и я почему-то решил, что это упрёк в сторону Хейза. Ведь это он заведовал лабораториями и проектировал новые модели. — И благодаря тебе в моду как раз входят естественные… Почему бы мне тоже не поддержать эту тенденцию?
— Здесь только естественные, — сказал Бэлар.
— Читаешь мысли?
— Если бы, — ухмыльнулся мэтр.
Когда я посмотрел на Рэймса, то понял, что моя очередная попытка суицида дорого мне обойдётся, когда мы останемся наедине. Он едва сдерживался от того, чтобы не перейти к реанимации прямо сейчас: искусственное дыхание и вытекающие отсюда последствия…
— В этом что-то есть, — рассуждал консул в абсолютной тишине. Он медленно прохаживался перед «вещами», придирчиво разглядывая их лица, полуобнажённые поджарые тела. — То, что их такими создала природа без нашего вмешательства. Они слабее, конечно. Но на них смотреть приятнее, чем на дешёвые подделки.
У них с Хейзом, определённо, очень напряжённые отношения.
— У тебя глаз намётан, Бэлар, раз ты нашёл таких сильных бойцов среди мусора. — Консул намекал на Рэймса и, кхм, меня. — Посоветуешь что-нибудь?
Мэтр предложил несколько экземпляров, говоря, что все они одинаково сильны и ловки, но вот конкретно у этих троих очень высокие показатели износостойкости. Они прослужат консулу минимум пятнадцать лет… если только, конечно, не повстречаются со мной в какой-нибудь подворотне.
— Этот неплох. — Махасим выбрал «вещь» повнушительнее, постарше и в цвет остальным — смуглым, темноглазым брюнетам, которым чрезвычайно шёл красный. — Могу я его протестировать?