Все мы изменились, но уже не знаю почему, смотреть на него, на эти его неспокойные плечи и розоватую лысину, было тяжело, почти невыносимо. Мы говорили об общих знакомых и о городе, который изменился, изменился основательно, изменился бесповоротно, - да, теперь это уже не тот город, в котором мы выросли и в котором когда-то - тогда нам казалось это непреложной истиной - были хозяевами.
Васенька… Наш заводила, наш главарь. Однажды он послал физкультурника прямо на стадионе, перед несколькими классами, выстроившимися в две шеренги для сдачи нормативов, - и физкультурник ничего не сделал, ничего не сказал, горько сглотнув слюну, - но Васенька уже и не смотрел на него. Вскинув голову, он пересекая футбольное поле, гордый и надменный. Тогда, конечно, он заслужил всеобщее уважение. В нем было что-то, чего не было в нас, - уж не знаю, как это объяснить…
Помню, он решил отпраздновать днюху и организовал мальчишник, собрав нас в ресторане «Дымный остров» на берегу озера. И мы прилично выпили и таскали его за уши, и, как всегда бывает, шумели и говорили о телках, музыке, спорте, бухле и драпе, школьных делах и разборках на районе. Там была официантка. Черноволосая, с большими карими глазами, она была старше нас на пару лет, а это — то что надо, и кто-то, кажется, Дима Вергуненко, пытался закадрить ее, но она с легкостью его отшила. А потом к ней начал клеиться Васенька, и вначале мы не обратили на это внимания, он всегда ко всем клеился, а тут — личный праздник, почему бы и нет? И мы то пили за его здоровье, то выходили покурить, то спорили до хрипоты, перегибаясь через стол, - и кто-то вернулся из уборной и сказал, что Васенька — там. С официанткой. И мы пошли туда, и они действительно были там, в женском туалете, она — сидя на мраморном умывальнике, он — перед ней, и она обнимала его, а он жарил, жарил ее прямо там, на умывальнике. Впрочем, в школьные годы таких историй — тьма, сами понимаете, и я в общем-то давно забыл об этом, но сейчас, глядя на Васеньку, именно это почему-то вспомнилось.
Он курил драп и употреблял трамадол, после которого чесался, как прокаженный, - но кто, скажите, в то время не курил драп и не употреблял трамадол? Какая вечеринка обходилась без этого? Когда мать Стаса Царюка уехала в Италию, мы приходили к Стасу почти каждый день, и пили водку, разведенную с колой, и с нами были девчонки, и к каждой кто-то из нас подбивал клинья, - и только он, Васенька, ни к кому из девчонок клиньев не подбивал. Он приходил последним, когда все уже были в сборе, и был под кайфом, и мы могли сидеть у Стаса до самого утра, а потом прямо от него идти в школу. Девчонки, правда, шли домой в половине двенадцатого и нужно было провожать их, бредя по ночному району. Но иногда — оставались. Они были малолетками и мы могли зажиматься с ними, они дрочили и отсасывали у нас, но на этом - все. И как-то ночью, когда все пацаны, человек пять, спали в большой комнате, кто на полу, кто на креслах, кто на диване, - одна из девчонок вышла из спальни, где была с подругой, и подошла к Васеньке, дремавшему на полу перед телевизором. Мы проснулись, но лежали молча, не двигаясь, разлепив глаза и глядя на нее и Васеньку. Она расстегнула ширинку его брюк, подняла юбку и села на Васеньку, на его торчащий член, и совсем не заботясь о том, что мы всё видим и что среди нас есть тот, кто давно уже — давно и безуспешно — обхаживает ее, - начала двигаться, подпрыгивать на Васеньке, - и мы молчали, мы смотрели на них, мы многое могли ожидать от Васеньки, но то, что делала она, - нет, от нее мы такого уж точно не ожидали.
Херово, что мы завязали с группой, сказал Васенька, как думаешь, мы бы могли пробиться? Он вопросительно посмотрел на меня этими своими прозрачно-голубыми, напоенными грустью глазами. Васенька… Никто из нас не думал, что окажется — здесь, что вынужден будет подстраиваться, юлить, суетиться, заискивать, выдавливать улыбки, изображать рубаху-парня, - никто из нас, и тем более ты, Васенька…
Мы стали не просто торговыми агентами, мы не просто продавали товар, - мы продавали себя, отрекались от себя, умаляли себя в угоду всепожирающему идолу торговли, который требует самозабвения, абсолютного, тотального самозабвения, - который требует стать тенью, покорным исполнителем воли того, кому ты собираешься впарить свой товар. Лицедейство, в котором в конце концов настолько срастаешься с ролью, что уже и не помнишь, где ты, а где образ, тобою созданный.
Торговля не для таких как Васенька, - торговля, всегдашняя необходимость хитрить, выкручиваться и претворяться, превращает таких как Васенька в парий и мучеников, подлинных мучеников общества потребления.
В то время мы репетировали три раза в неделю, собираясь на репетиционной базе на Березняках. Второй этаж промышленного здания, внизу — теннисный клуб «Ракетка», напротив — «генделык», забегаловка, куда каждый вечер подтягивались забулдыги со всего района. Они часто стучались к нам, и иногда мы закрывали дверь изнутри, а иногда пускали парочку загулявших выпивох, так, для потехи, и они просили у нас гитару и лепетали пьяными голосами сквозь пропитанный дыханием бесконечной череды певцов микрофон в трескучие совдеповские динамики что-то из «Кино», «Чайфа», «Машины времени», «Наутилуса», «БГ» и прочего совкового рока. Забулдыги благодарили за гостеприимство и, прослезившись, пророчили нам грандиозную карьеру, и кто-то даже обещал свести с продюсерами и студиями: есть, мол, там свои люди, а для вас, пацаны, ничего не жалко.
Репетируя, мы курили и пили пиво, и вся комната — длинная, прямоугольная, с расшатанной барабанной установкой возле окна, колонками по бокам, столом с микшерным пультом и расстроенным пианино у входа в подсобку - наливалась дымом, и дым повисал в воздухе, и медленно двигался, и долго, долго оставался здесь, над нашими головами, никуда не исчезая.
Васенька был вокалистом и пел он, конечно, так себе. Группа была собрана по принципу: кто свой — с тем играем, и мы особо не заморачивались качеством вокала, или басовых партий — на басу играл Бодя, - или гитарных - на гитаре играя я, - а что касается барабанщиков, то их и вовсе сменилось человек пять и ни один не задержался больше четырех месяцев. Мы часто приглашали на репетиции друзей и девчонок, они аплодировали и говорили, какие классные у нас песни. Пару раз мы выступили на школьных праздниках и один раз в клубе железнодорожников на Старой Дарнице.
Как думаешь, мы бы смогли пробиться?
Он затянулся и отвел взгляд, - но я не мог не заметить, опять не заметить эту его тоску, которая, трепеща в глазах, резала, расковыривала мою душу.
Смогли бы, уверенно сказал я, посмотри на тех, кого по музканалам крутят: рукожопые, ни мелодий, ни текстов, аранжировки херня, техника говно. Мы уже тогда, хоть и не профи были, играли лучше их всех вместе взятых! Ты вспомни, какие у нас были песни, вспомни, как девчонки на нас вешались! Если бы не бросили - по-любому пробились бы. Стали бы лучшими! Точно тебе говорю.
* * * * *
Это меня мордатый на мысль натолкнул. Нашел я его как обычно — в телефонном режиме. Туристическое агентство. Нужны вывеска и два лайтбокса. Не вопрос! Приехал. Захожу в кабинет. Там — лысый, с поломанными ушами и сплющенным носом, в «пилоте». Вот тебе, говорит, аванс, не надо мне ни расписок, ничего, но если вздумаешь съебать… У меня, говорит, был тут один, ламинат стелил, я ему бабки, а он — на лыжи. Я его, конечно, нашел потом. Деньги не забирал — пусть ему останутся. На лечение. После нашей встречи ему еще долго морду латать придется, хе-хе. Да что вы, говорю, вот — визитка, вот — личный номер. Звоните в любое время! Ну ладно, ладно, говорит.