Я встал на колени и, держа ноги Вари разведенными, вставил в нее. Член вошел легко и стремительно, словно заточенный нож. Рука Лейлы была сзади и массировала мошонку, и я придержал руку и отвел, уж очень она меня возбуждала, а я не хотел быстро кончать, я хотел насладится и Лейлой, моей сладкой, моей прекрасной Лейлой, да, ею я тоже хотел насладиться, я хотел наслаждаться ею бесконечно, и она поняла это, и отвела руку, а потом из полумрака возникло ее лицо, дыхание, губы, и она поцеловала меня, а потом — Варю, ее маленькую и теперь, когда она лежала на спине, почти незаметную грудь, похлюпывающее влагалище, и член, который, вытаскивая из Вари, я направлял Лейле в рот. Потом Лейла встала на четвереньки и я вошел сзади. Варя лежала рядом. Мастурбировала, прикрыв глаза. Их головы были на одном уровне и волосы Лейлы касались лица Вари. Они целовались, а я продолжал трахать Лейлу, продолжал входить в нее, продолжал познавать ее, впиваясь пальцами в ягодицы, уходя все глубже, все головокружительней, видя, как их губы сливаются, лица становятся бесконечно близки, чувствуя, как мы становимся одним целым, и понимая — краем мысли, мимолетной мысли понимая, - что вся мои тревоги, все волнения окупились с лихвой.
Мы пришли в спальню около одиннадцати, а заснули в начале четвертого. Мы делали небольшие перерывы. Принимали душ и допили вторую бутылку виски. Лежали в кровати, обнявшись. Я целовал то Лейлу, то Варю, расположившихся от меня с двух сторон.
Утром, когда Лейла принимала душ, я зашел в кабинку и мы занялись сексом. В душевой появилась Варя. Она почистила зубы, пописала, сполоснул руки под шумной струей воды и подошла к кабинке. Она смотрела на нас сквозь зазор между стеклянными дверцами, потом приоткрыла дверцы и положила ладонь на мою ягодицу. Лейла привалилась спиной к стеклянной стенке, я держал на весу ее согнутую ногу, по нам катились струйки теплой воды. Варя смотрела, как член входит в Лейлу. Прихватила пальчиками яйца. Подняла взгляд и посмотрела мне в глаза. Почти детский, наивно-диковатый взгляд. Я знал, чего она хочет. Я вытащил член из Лейлы и отправил в рот Вари. Она проглотила всю сперму без остатка. Зашла в кабинку. Наклоняясь и становясь на корточки, мы тщательно вымыли друг друга.
День второй.
Утром Толик поехал в Шевченковское депо. Мы с Яриком пришли к Дарницкому в 6.00.
Горбун повел нас в боксы.
Четверо механиков оставались в депо на ночь, сказал горбун, один был в боксах, охранял стачколома, трое других, ночуя в трамвае, по очереди патрулировали территорию.
На лестнице возле смотровой ямы сидели Барчишин с механиком. Вид у механика был потасканный. В два ночи, сказал он, стачколом начал колотить в дверь и орать не своим голосом. Механик позвал двух приятелей, дремавших в трамвае - третий обходил территорию - и они открыли подсобку. Подсвечивая фонариками, увидели стачколома. Он дрожал. Руки его были разбиты. За сутки он высох. От него несло мочой и дерьмом. Механики привязали его цепью к стулу. Рот не затыкали — пусть орет, если ему так хочется. Все-равно никто не услышит. Когда закрыли дверь, сказал механик, стачколом успокоился, а я просидел тут до утра, не смыкая глаз. Пойдете к нему, спросил горбун. Пусть спит, он нам сейчас нахуй не нужен, отозвался Барчишин.
В 12.45 возле ворот остановилась черная иномарка. Из нее вышли двое: высокий мужчина и блондинка лет сорока пяти в деловом костюме. Они направились в админздание, пробыли там полчаса, вышли и, пройдя между забором и боксами, устремились к рабочим. В руках женины была сумочка из крокодиловой кожи. Мужчина что-то возбужденно говорил. Они шли быстро. Волосы на голове мужчины шевелились от ветра, а ее волосы, светлые, уложенные лаком или гелем, были неподвижны, сохраняя строгость прически.
Они представились: сотрудники городской администрации. Мэр, сказала женщина, хочет лично поговорить с тремя делегатами, которых должны выбрать рабочие. Ее голос и манера держаться внушали доверие. Мы подождем в машине, сказала женщина. Затем поедем мэрию. Надеюсь, добавила она, мы решим все вопросы.
Горбун, приплясывая, побежал к воротам и выпустил посланцев.
Рабочие заволновались.
- Галька, ты! - выкрикнула худая кондукторша.
- Да, точно, ты, Галька! - подхватили в толпе.
Полненькая кондуктор-контролер в сиреневом берете, сказала, что ей не хочется, но если коллектив так решил...
Вторым выбрали сухопарого мужичка, который крутился возле Барчишина.
- Ну, кто третий? - Вытянув шею, сухопарый осматривал толпу.
Рабочие вглядывались друг в друга, словно пытаясь обнаружить в лице соседа какой-то знак.
- Давайте я, - подал голос спортивный парнишка в шапке «Рибок». Его жена, блондинка лет тридцати, мечтательно разглядывающая наманикюренно-алые ноготки, с изумлением взглянула на него. - Ну а чего, - весело сказал он, - я готов! Если никто не против.
Толпа одобрительно зашумела: пусть Ленька едет, свежая голова, может дельную мысль подкинет!
Все трое вышли за ворота, забрались в черную машину и уехали в мэрию.
Толик вернулся из Шевченковского депо в 16.15. Дела там обстоят херово, сказал он. Ему не удалось попасть на территорию - возле забора три машины с ментами. Он говорил с Глебом по мобильному.
Глеб с Владом и десяток рабочих забаррикадировались на втором этаже админздания. Повязали головы белыми лентами и объявили голодовку. Не выпускают директора, зама, секретаршу, двух бухгалтеров, повариху, уборщицу и охранника. Ждут, когда к ним пожалуют городские власти. Рабочие еще вчера раскололись на два лагеря. Больше половины оказались стачколомами. За стачку выступили двадцать три человека, но в течение дня из них осталось не более десятка. Остальные переметнулись к стачколомам, которые заняли боксы и фактически контролируют территорию депо.
Шевченковское депо находится в овраге, обнесенное бетонным забором с навершием в виде стрел. От ворот к трассе поднимается асфальтовая дорога. Вокруг, спрятанные в редкой посадке, здания заводов и фабрик. Раньше тут производили сельхозтехнику, электротовары, запчасти для автомобилей и часов, печатали книги. Теперь одни помещения заброшены, другие переоборудованы под офисы и продуктовые склады.
- Получается, Глеб с Владом сами себя загнали в западню? - допытывался я.
- Получается, что так.
- Почему ты не сказал, что затея с голодовкой и взятие заложников - херня собачья?
- Я говорил, но Глеб стоит на своем. Не знаю, какая муха его укусила. Они с Владом еще и поцапались. Глеб ничего толком не объясняет. Находятся в одном здании, на одном этаже, но не общаются между собой. Владу я не могу дозвониться — он отключил телефон. Это была его инициатива забаррикадироваться и надавить на руководство. И теперь они сидят там как в клетке. Влад отобрал мобильные у директора, зама и остальных. Согнал в какую-то комнату. Они даже срать ходят под его присмотром.
Вечером вернулись трое делегатов.
Возле них тотчас образовалась толпа: что было, как прошло?
Говорила женщина в сиреневом берете. На встрече присутствовал мэр, огроменный детина, бывший боксер, упрямый и сильный, как буйвол. Сказал как есть: денег в казне не хватает, городской транспорт убыточное предприятие и основная его функция — возить льготников и пенсионеров. Поэтому, сказал мэр, полностью покрыть задолженность не получится. Но за два месяца — выплатим. Завтра деньги придут на карточки. Но я прошу вас выйти на маршруты. Ситуация аховая. Чем виноваты люди, которые не могут попасть на работу? Дети, которые должны ехать в школу? Еще были расчеты, объяснения, формулы. В общем, заключила женщина, я думаю, мэру можно верить.