- Как там твоя барышня, дала тебе? - спросил я.
- Неа, - признался Ярик.
- Серьезно? Неделю ты к ней таскаешься — и нихуя?
- Нихуя.
- И че говорит?
- Говорит, у нее парень есть. Сейчас в армии.
- Так она это с самого начала говорила.
- Говорила. Но типа: приходи, погуляем.
- А ты и повелся! Ну, лошара!
Мы с Владом рассмеялись.
Влад сидел с левой стороны стола и ковырял спичкой между зубов. Я - рядом с мойкой и шкафчиком. Ярик - на табурете перед нами.
- Говорит, у нее куча проблем и ей некогда развлекаться.
- Понятно, - сказал Влад. - На хуй посылает. Только вежливо.
- Чет ты, Ярик, накосячил, - сказал я. - Хуйню какую-то небось выкинул!
- Да нихуя такого!
Он продолжал гримасничать, но было видно - разговор ему неприятен.
- Слушай Ярик, - сказал Влад, - если бы она хотела замутить — она бы замутила. И похуй на парня, который в армии. Может и нет у нее никакого парня. Просто ты, Ярик, рожей не вышел. Понял? Она хоть и барышня из села, но цену себе знает. Пронюхала, что ты за фрукт. Думает: нахуй оно мне надо? Мало того, что без бабла, так еще и бухает, драп курит в подворотнях. Ха-ха! Не, братан, ты не обижайся, но я как только ее увидел, сразу понял — все, на что ты можешь рассчитывать, это попиздеть и драп с ней покурить. А чтоб за щеку дать или палку кинуть — не, братан, не тот случай!
Мы с Владом рассмеялись. Да и как можно было не рассмеяться, видя, как Ярик сопит и кусает губу, норовя сохранить при этом свою презрительную улыбочку?
- Ниче, еще не вечер!
- Так ты все-таки планируешь ее развести на поебаться? - сказал я сквозь смех.
- А-то!
- Она тебя еще не окончательно отшила?
- Сказала, что могу приходить, можем общаться...
- Общаться? Так и сказала? Ох ты и лошара, Ярик! Спорю на ящик пива, что хуй ты ее раскрутишь. Не, на два ящика! Вот, Влад свидетель!
- Мало времени осталось, - промямилил Ярик.
- А, ну ясно, мало времени, - скривился Влад. - Скажи как есть: баба тебя бортанула и смысл с ней возиться! Вместо того, чтобы на нее время тратить, лучше пораньше спать ложись, а-то утром тебя не добудишься! Заебал реально!
Ярик молчал.
На следующий день, вечером, он ушел к Ниле, но был с ней недолго и вернулся с блестящими глазами, пропитанный тем же сладковатым дымком.
Нажарив картошки в большой чугунной сковороде, мы раскололи девять яиц, подождали, пока желтки тронутся белой пленкой, и разложили ужин по тарелкам.
- Давно хотел спросить, - сказал Ярик, - как ты в тюрьме без баб обходился?
- Так и обходился.
- Да, херово наверное, - сказал Ярик, ковыряя вилкой в месиве из картошки и яиц. - Я слышал, там вообще типа к бабам особое отношение. Типа, если кто бабу изнасиловал, тех наказывают.
- Такие сразу на петушатню идут, если статья соответствующая.
- Ну, а типа если у бабы отлизать?
Влад внимательно посмотрел на Ярика:
- За такие дела, Ярик, тебя на зоне никто по головке не погладит. На зоне только лохи о таком говорят.
- А че будет, если такое расскажешь?
- Пизда тебе будет. Блатные так загрузят, что сам себя к петушатне подведешь.
- Это так?
- А вот так. Скажут: ты у нее там лизал, а я ей туда хуй вставлял, получается, что ты мне хуй сосал, получается, ты — соска. Петух. Нехуй тебе с мужиками в одной хате сидеть. Так что ты сам к опущенным в барак пойдешь.
- А если типа я не захочу?
- А если не захочешь — трахнут тебя, как девочку-целочку. И тогда уже ты по всем понятиям дырявый. И потому что за базаром не следишь и потому что очко тебе порвали. Понял?
На следующий день мы вернулись домой часа в четыре. Была суббота. У нас закончились агитационный листовки. В воскресенье должны были приехать Толик с Глебом и привести новые.
Мы купили водки, сварили макароны и поджарили нарезанное Яриком мелкими ломтиками говяжье мясо. Ярик сделал салат из огурцов, помидоров и болгарского перца, политых сметаной и присыпанных зеленью и репчатым луком. Мы выпили 0,7 водки и отправили Ярика еще за одной, благо - сельмаг на соседней улице.
- Умеешь готовить, Ярик, респект тебе, - сказал Влад, - вот если бы ты еще с бабами умел управляться, цены б тебе не было!
Мы с Владом рассмеялись.
Мы допивали вторую бутылку.
Ярик сказал:
- Влад, а тебя не напрягает, когда о тюрьме спрашивают?
- Не напрягает. Раньше напрягало, а теперь — похуй. Че именно тебя интересует?
- Да разное…
- А конкретно?
- Ну, типа, про масти… Или как их там называют?
- Масти. Так и есть.
- Какие они бывают, эти масти?
- Есть блатные. Бродяги. Самая высшая масть. Они на зоне главные. Следят за порядком, страдают за мужиков, решают вопросы на сходянках. Потом идут мужики. Таких на зоне большинство. Порядочные, не ссученые, не стукачи, не фуфлыжники, не пидоры. Соблюдают понятия зоны и ничем себя не скомпрометировали. Дальше идут низшие масти. Вначале — козлы. Те, кто работают на администрацию. Стучат, помогают в организации работ, сексотят, сливают информацию. Их начальство тюремное прикрывает и зеки к ним относятся без уважения, хотя по правде, встречал я и среди козлов нормальных людей… Потом — шныри. Зачуханные, грязные черти, которые сломались на зоне, за собой не следят и утратили человеческий облик. Ну и последняя, низшая каста — опущенные. Это — дно. Сам понимаешь.
- А если я, например, мужик, но хочу стать блатным?
- Нет. Подняться в блатной иерархии невозможно, а вот опуститься — легко. Если ты, к примеру, был в зоне козлом, вышел на свободу, а потом опять сел и хочешь к мужикам, братва пробьет информацию по своим каналам, и если ты был козлом — козлом и останешься. Еще и накажут тебя. Отмудохают так, что мама не горюй. Сколько таких было, которые братву хотели наебать. Потом только и видишь — из камеры в простыне выносят. Если раз ссучился — это навсегда. Если ты фуфлыжник, карточный долг не отдал, или крыса, у своих украл, — это навсегда. Тут без вариантов, братан.
Мы с Яриком вышли на крыльцо перекурить.
Центр двора был озарен светом.
В беседке, закутанная в кофту и покрыв ноги пледом, сидела хозяйка. Под сводчатой крышей горел ночник.
Справа, в конце извилистой гравиевой дорожки, высился дом из красного кирпича, с низким чердаком под скатами черепицы. Слева, рядом с массивным стальным забором, будка уборной.
Увитый бьющейся о стекло мошкарой и судорожно пляшущими мотыльками ночник ярко освещал беседку. Свет ополаскивал траву, обложенное камнями начало дорожки и основания стволов, словно выступивших из сумрака, но не решающихся идти дальше.
Крышу дома и маковку беседки с прокалывающим ночное небо флюгером озаряла круглая, словно бильярдный шар, и светлая, словно проделанное в стене барака отверстие, луна.
Пока мы были в кухне, и пили, и обсуждали дела, хозяйка запросто могла слышать нас - глушь провинциальной ночи и тонкость стен этому благоприятствовали. Она могла слышать нас не только сегодня, - она могла слышать нас каждый вечер. И сколько бы мы не выпили, и как бы все вокруг не смешивалось и не качалось, мы с Яриком поняли это, и перестали понижать голос, как бы сообщая: у нас нет секретов, а если и были, вы наверняка уже все знаете.
Луна была большой, матово-светлой и одинокой, и я подумал, что это красиво, такая луна на темном небе. И это действительно было красиво.