Масса — она как женщина. Хочет быть с сильным. Ты можешь ошибиться, можешь быть груб, - но если ты силен, она все тебе простит. Не полагайся на нее, но — веди ее. Управляй ею. Масса должны созреть. Всколыхнуться. Когда это произойдет — никто не знает, - но когда произойдет — ты должен быть рядом, иначе ее оседлает другой, покрепче и пошустрее. Она — чувствует твою силу. И когда придет время схватиться с соперниками, такими же, как ты, бунтарями и фанатиками, - теми, кто еще вчера были твоими товарищами, стояли с тобой плечом к плечу, - ты должен быть смелым и жестоким, ты должен отбросить сомнения, - ибо на этом этапе, когда бунт удался, но среди лидеров раскол и сумятица, победит тот, кто наиболее радикален, наиболее безжалостен. Наступит время крови. И чтобы не потонуть в своей собственной, нужно будет научиться пускать ее у других. А люди — они почувствуют. Твою силу, твою волю - почувствуют. И пойдут за тобой. И будут идти.
- Так это ты ему сказал?
- В смысле?
- Не включай окуня, Даня!
- О чем ты, Пал Степаныч?
- Это ты сказал Глебу?
- Да о чем?
- Ты еще спрашиваешь — о чем? О том, что Влад избил его сына!
- Пал Степаныч…
- Не смей мне врать, слышишь? Не смей! Думаешь, дурачка нашел?
- Я не понимаю...
- Ну, еб твою мать! Данька! Может тебя ебнуть, а? Ты скажи — я ебну! Рассказывай все как есть! Я не вчера родился, солдат!
- Я не солдат, Пал Степаныч.
- Солдат, солдат… Я таких как ты на раз-два щелкал! Ты забыл, какую я школы жизни прошел? Думаешь, буду тут с тобой панькаться?
- Не кипешуй, Пал Степаныч.
- Это ты Глебу сказал?
- Ну я. Че дальше?
- Когда? И главное - зачем? Он же товарищ твой!
- Не тебе мне морали читать, Пал Степаныч! Не тебе! Ты понятия не имеешь, что у меня за жизнь и что за расклады были в профсоюзе!
- Да? Так расскажи!
- Это не твое дело!
- Ого! Во как! А че ж ты тогда ко мне пришел? Че ж ты со мной пьешь тогда? Может, потому, что тебе идти некуда больше? Думал хуйню мне нагородить и — на лыжи! Нихуя, браток! Так не пойдет! Пал Степаныч хоть и старый, хоть и пьяный, но не дурак! Ну? Когда ты ему все рассказал?
- Перед стачкой. За день. После акции у Кабмина. Мы поехали к Толику, и когда стало ясно, что я с Яриком в Дарницком, а Влад с Глебом в Шевченковском, тогда и сказал.
- Ну а менты?
- Что — менты?
- С ними ты тоже связь держал?
- Держал.
- Давно?
- Не помню… Пару месяцев… Им нужен был Толик, у них на него куча компромата. Он оказывается на какую-то иностранную контору работает, сливает информацию, оттуда ему бабло течет. Менты бумаги показывали. Они его давно пасут, телефонные разговоры прослушивают. Они бы и без моей помощи обошлись, просто хотели наверняка, чтобы спровоцировать, втянуть в какой-то криминал. Но он как чувствовал - мотался из одного депо в другое и даже в драке со стачколомами не участвовал. А то, что случилось потом… Ситуация вышла из под контроля. Я этого не хотел!
- Не хотел! А нахера ж ты Глебу все рассказал? Ты что, не понимал, чем это все может закончится?
- Не понимал, Пал Степаныч! Даже представить себе не мог! Кто ж знал, что его сын на себя руки наложит! Это уже ни в какие ворота! И потом, расчет был на то, что в это ввяжется Толик. Они потому и не спешили нас брать — ждали… Ярика жалко. Он вообще не при делах…
- Ну, если ты его видел на асфальте с руками за головой, значит кое-как оклемался. Если бы совсем худо было — из бокса бы не вышел.
- Надеюсь, что так...
- Чем менты тебя взяли? Что у них на тебя есть?
- Разное, Пал Степаныч. Драка в «Киевзеленбуде», еще парочка драк, на акциях, в каких-то конторах. Про Лейлу вспомнили — ты, говорят, тогда сухим из воды вышел, а сейчас как отягчающее обстоятельство пойдет. Еще одна телка была… Заяву написала, что я ее избил и ограбил.
- Это правда?
- Нет. Я ее не грабил! Поебывал — да. Потом побил, было дело. Но там и причина была! Она хотела старушку на квартиру развести!
- Че, бабу отметелил?
- Да она сама любила, когда ее во время секса по роже бьют! Просто я перегнул маленько, ну и чтоб от старушки отъебалась. Еще и этот стачколом в подсобке…
- А откуда они про стачколома узнали?
- Я же им и сказал. Я с ними каждый вечер возле дома встречался, после депо…
- Красавчик!
- Ну и по мелочевке: несанкционированные акции, хулиганство. Припугнули, что могут оформить как подельника Толика. Типа знал обо всем и помогал инфу за бугор сливать. Но это уже пиздеж чистой воды! Я только от них и узнал, что он засланный казачок!
- А Глебу все-таки зачем сказал про сына? Ты же понимал, что он не сдержится.
- Э! Вот тут не надо! Еще раз говорю, я даже представить не мог, что все мокрухой закончится! Ну, думал, набьет морду Владу, как бывший спортсмен, и все.
- Хотел, значит, чтобы он Владу морду набил?
- Да Влад реально достал всех! Я б ему сам пизды ввалил!
- Ну и чего не ввалил?
- Ты меня подъебать решил или че? Так вышло! Понимаешь? Так вышло! Мне вообще похуй на того Влада, но если честно — туда ему и дорога! А Глеба — жаль. Тут уже простой админкой не отделаться.
IX
ВЕДЬМИНО КОЛЬЦО
За спиной Арылхана был мешок с тремя телячьими головами, свежими, в запекшейся крови, и Найда вскидывала морду и поскуливала, но Арылхан грозил пальцем: нет, Найда, нельзя, не для тебя!
Город остался позади. Остался позади запах рынка, - запах подгнивших потрохов, солений, ягод, кумыса, свежего мяса и рыбы.
Степь была бесконечной. Ветер носился над нею, замирая в ложбинах и ветвях кустарника.
Найда трусила у ног, то убегая в строну, то возвращаясь и помахивая скрученным в кольцо хвостом. Арылхан шел впереди. Ноги в высоких, отороченных беличьими шкурками унтах мяли мерзлую землю. Широкая ладонь ложилась на голову Найды и ласково трепала ее.
Капитан шел за Арылханом.
Холодное сияние заходящего солнца озаряло пригорки и овраги, косматую поросль шиповника, кусты таволги и рябинника, струны молодых березок и ольхи. Напитанная мерзлотой земля была тверда, словно камень. В прозрачном и влажном воздухе слышался каждый шаг, каждый шорох. Тучи жирных комаров нависали над землей.
Тайга обозначила себя выступающими - постепенно, словно угрюмые стражи, - деревьями: сосной, березой, елью, кленом. Деревья теснились, выглядывали одно из-за другого и смыкались в непроглядный лес.
Следы заячьих резцов на древесной коре. Хруст сухих веток. Шелест ветвей и тяжелое, скрипучее покачивание стволов. Дурманящий запах хвои. Луна в прорехах листвы, искусанная и обглоданная.
«Терпи, Пашка, уже скоро!»
Остановились, чтобы помочиться. Разошлись к двум соснам у края тропы. Муравьи забегали по рыхлой коре, попав под теплые струи. Тишина. Особая, бестрепетная тишина.
Сгустилась ночь, но луна, застряв в сплетенных ветвях, ведет их, указывая путь даже там, где тропа исчезает, теряясь в кубаре дикорастущего кустарника и натыканных, словно нарочитая преграда, деревьях.
Арылхан вел капитана за собой и почти не оборачивался и почти ничего не говорил. Дорога предстоит неблизкая, а значит — нужно беречь силы и не тратить их попусту на лишние слова и жесты.
Спина капитана взмокла и свитер под шинелью тоже взмок. Армейские сапоги наставили мозолей.
После семичасового пути они вышли на поляну. Внезапно выплывшая среди несметного полчища высоких стволов, в форме ровного, облитого лунным сиянием круга, поляна представлялась чем-то нездешним, почти сказочным.