— Почему?
— Губы как–то неприятно облизывает.
Нина ничего не ответила. В раздевалке с ними поздоровалась Софья Карташ, с некоторого времени она не пропускала почти ни одного занятия, которое проводил Максимов на стадионе.
Николай Дмитриевич уже поджидал своих учениц, и девушки заторопились. Когда они вышли на поле, перед тренером выстроилась шеренга, значительно длиннее той, которую увидела Ирина, придя сюда в первый раз. Группа росла.
Тренировка началась. Нина часто посматривала на трибуну, где сидел Косенко. Ей было неприятно его присутствие. Взгляд его словно связывал движения.
Максимов перешел к знакомому упражнению–очень трудному ползанию по холодной, уже тронутой первыми утренними заморозками земле. Нина подумала о том, как выглядит все это с трибуны, ей стало неловко, и она поднялась с земли.
— Николай Дмитриевич, я этого делать не хочу, мне неудобно.
— Нет, ты будешь делать это упражнение, Оно тебе нужнее, чем кому–либо другому.
— Никому оно не нужно.
— Вон смотри, как Ирина его делает.
Раздражение скапливалось в сердце Нины еще со времени обсуждения очерка, и слова Максимова явились последней каплей. Быть может, если бы тренер не привел ей в пример Ирину, девушка сдержалась бы, но сейчас она уже не владела собой.
— Не буду я делать ваших дурацких упражнений!
— Если бы ты была даже чемпионом мира, то и тогда бы не имела права говорить таким тоном, — сдержанно заметил Максимов.
— А упражнений этих все равно делать не буду.
— Выйди из строя, поди оденься, поговорим после тренировки.
Нина резко повернулась и, даже не взглянув на тренера, помчалась к раздевалке. Карташ встретила ее улыбкой:
— Не поладила с Максимовым?
Внутри у Нины все кипело от нервного возбуждения. Неудачи нынешнего дня она валила на ни в чем не повинного тренера. Он казался виновником всех неприятностей.
— Софья Дмитриевна, я перехожу в вашу группу, — заявила Нина.
Карташ приняла это заявление внешне спокойно, но сердце ее дрогнуло от радости.
— Я знала, что ты к этому придешь, — сказала она. — Николай Дмитриевич очень хороший тренер, но никогда не умел обращаться с чемпионами и понимать их психологию. Ну, надеюсь, мы с тобой поладим.
Она обняла Нину за плечи и поцеловала в щеку, как бы закрепляя этим их сговор.
— Завтра приходи в три часа, — уже другим, властным тоном начальника произнесла Карташ. — Группа у меня небольшая, и тебе будет легко работать.
Нина торопилась выйти из раздевалки, чтобы не встретиться с Максимовым. Теперь ее уже томило ощущение вины перед ним, но ни за что на свете она даже самой себе не призналась бы в своей неправоте.
Косенко ждал ее возле выхода.
— Очень хорошо, что вы кончили тренировку раньше, — радостно сказал он. — Давайте поедем в ресторан, пообедаем, поговорим. Я так давно вас не видел… так соскучился…
Они виделись только позавчера. Мягкая ласковость в его голосе и преданный взгляд тронули Нину. Кроме того, надо было отвлечься от всех этих навалившихся на нее сегодня неприятностей. Что за день такой несчастливый!
И Нина согласилась. Они поехали в ресторан «Кукушка», стоявший над самым Днепром, на живописном крутом обрыве. На крыше павильона, оправдывая название ресторана, красовалась вырезанная из дерева кукушка.
Косенко заказал обед, вино. Нина на мгновение заколебалась, потом от злости решила выпить. Голова у нее чуть закружилась, сразу стало немного веселее, Нина выпила еще. Возбуждение росло, но лучше на душе не становилось.
Ростислав оказался веселым собеседником. Наверное, никто в Киеве не знал такого множества смешных анекдотов. Во всяком случае, Нине еще не приходилось слышать ничего подобного. Она смеялась громко, почти истерически.
После обеда они гуляли по чудесной широкой асфальтированной дороге над Днепром. Наступали сумер-' ки, на Киев быстро спускалась ночная темнота.
Ростислав не понимал, что делается в Нининой душе, и надеялся на скорую победу, Но когда он'ласково, нежно, стараясь придать своему голосу самое убедительное выражение, стал звать ее к себе в гости, Нина спокойно и равнодушно отказалась.
Этот равнодушный тон убедил Ростислава, что настаивать на своем еще не время.
А Николай Дмитриевич Максимов никогда не думал, что решение Нины Сокол перейти в другую группу причинит ему такую боль. Он снова и снова перебирал в памяти последний разговор на стадионе и корил себя за неумение как–то иначе, деликатнее подойти к девушке, — надо было найти другие, не такие резкие и категорические выражения, а может, и вообще не вести этого разговора в присутствии ее подруг. У него было такое ощущение, будто ему нанесла обиду родная дочь.