— Нет, нормальная. А если совсем ледяную поставить — будут простужаться…
— Мне не валено, чтобы не простужались, мне валено, чтобы не жаловались, — веско сказал Петухов.
— Да ведь пьют же её! — еле сдерживаясь, сказала Маша. — Видите, кто-то уже выпил стакан. Графин был полный, а сейчас — сами посмотрите…
По Петухов смотреть не стал.
— Как вы считаете, товарищ Багрянцева, кто здесь директор — вы или я?
— Вы.
— Вот и мне думается, что я. И если я говорю, что надо переменить воду, значит надо переменить. Так что давайте, голубушка, перестраивайтесь в этом направлении.
— Хорошо! — Маша сжала зубы и, взяв графин, быстро вышла.
А Петухов победно подытожил:
— Вот таким порядком! — и проследовал в кабинет, крайне довольный тем, что отстоял свои права единоначальника.
Когда все ещё сердитая Маша вернулась в салон с полным графином, на котором ещё блестели капельки свежей воды, Семену Семеновичу захотелось развеселить и отвлечь её.
— Ах, Машенька, стоит ли так волноваться из-за пустяков перед лицом вечности, которая посетила наш комбинат! — сказал он, весело подмигивая Варваре Кузьминичне.
— Что-то я её не заметила, — сказала Маша.
— Заметили, Машенька, заметили! Вы видали колбу, которая стояла тут, на столе?
— Видала. Где же она?
— Сейчас узнаете, — лукаво прищурился Гребешков. — А вам известно, что в этой колбе было?
— Конечно, известно. Вода!
— Вода! — звонко рассмеялся Гребешков. — Ты слышишь. Варя, вода! Ну да, да, конечно, Машенька, вода! — Он хитро подмигнул ей и нежно спросил: — А знаете вы, какая эго вода?
— Знаю. Сырая…
— Сырая! — покатался со смеху Гребешков. — Варя, сырая! А откуда же, интересно, эта сырая вода?
— Как откуда? Из крана!
— Из крана! — зашёлся Гребешков. — Слышишь, Варя! Ой, из крана вода!.. Ой, не могу! — Он даже закашлялся от хохота.
— Да что вы меня передразниваете-то! — рассердилась Маша. — Ничего смешного нет. Я же сама её туда наливала.
— Куда наливали? — спросил Семен Семенович, вытирая слезы и отдуваясь.
— Да в колбу же! Ту, что там была, товарищ Петухов вылил, а свежую воду я из того крапа наливала… Ой, что с вами, Семен Семенович?
Она бросилась вперёд, чтобы поддержать внезапно пошатнувшегося Гребешкова, но он уже сам взял себя в руки.
— Расскажите все по порядку, — тихо, но властно потребовал он.
Маша, не на шутку взволнованная видом Семена Семеновича, стараясь ничего не опустить, со всеми подробностями рассказала о том, как сначала Петухов перелил жидкость из колбы в графин, как потом, по требованию Гусаакова, она наполнила освободившуюся колбу свежей водой и как, наконец, по предложению того же Петухова она опорожнила кем-то начатый графин, чтоб, в свою очередь, наполнить его сырой водой из-под крана.
Когда Маша закончила свой рассказ и Семен Семенович понял, что в результате всех этих переливаний драгоценный элексир только что был вылит в раковину из этого причудливого графина, у него ещё хватило сил для того, чтобы объяснить Маше, какому большому несчастью она невольно стала причиной, но после этого выдержка окончательно изменила Гребешкову На лице его отразилось неподдельное страдание. Он негромко застонал и, словно флажками бедствия, замахал в воздухе своими голубыми нарукавничками.
— Я-то хорош! Я-то, старый дурак! — горестно заговорил он. — ушёл читать, а колбу оставил на столе… Боже мой, что делается! Сейчас в институте профессора сырую воду в сейф запирают!
Маша тоже расплакалась. Она понимала, что вины её здесь нет, но ей было очень жалко и бессмертия, и академика, и Семена Семеновича, который убивался все больше и больше.
— Как я теперь отвечу академику? Да что академику? Перед всем народом я теперь в ответе… Преступник я, Варя, и нет мне никакого оправдания…
Варвара Кузьминична сидела строгая и серьёзная. Она долго молчала, потом тяжело вздохнула и тихо сказала:
— Не надо так расстраиваться. Этим делу не поможешь. Давай подумаем, что делать будем, Сеня…
Но Семен Семенович сейчас ничего не слышал.
— Ты подумай только — не уберёг! — расстраивался он. — И нашёл же куда поставить… Директор нью-йоркского зоопарка па ночь ставит свой сейф в клетку тигра. А я бессмертие оставил на столе! Нет мне прощения! Нет мне…
— Подожди, Семен Семенович! — перебила его Варвара Кузьминична. — Ведь не пропало же ещё!
— То есть как не пропало? — спросила Маша.
— Ты же сказала: кто-то успел отпить из графина…