По окончании рапорта Крайнев побывал в цехе и вернулся в свой кабинет. Приказ о Шатилове мог быть вывешен только завтра, и он не спешил идти спорить с Дубенко: тот был упрям, и убедить его можно было только до принятия им решения, а после даже самые разумные аргументы оказывались бесполезными. К тому же Дубенко высоко ценил Лютова как мастера, и доказать ему, что Лютов подвел Шатилова, было трудно, почти невозможно. Да надо было еще и самому тщательно проверить по плавильным журналам правильность вывода Тепловой.
«Вызову-ка я Лютова в кабинет и поговорю с ним начистоту», — подумал Крайнев, откладывая в сторону журналы плавок, но сейчас же отказался от этой мысли. Самонадеянный и заносчивый мастер был лучшим в цехе по выпуску плавок, считал себя безгрешным и никогда не сознавался в ошибках.
И вдруг очень простое решение пришло в голову Сергею Петровичу: надо заставить Лютова принять смену от себя, надо показать ему самому и коллективу цеха, а самое главное — директору, как нечестно он работает.
«А если и этого доказательства для Дубенко будет недостаточно, тогда что?» — спросил он себя и зашагал по комнате. Потом остановился у двери и направился в помещение цеховой парторганизации.
В комнате секретаря взволнованная Теплова что-то убежденно доказывала спокойному, медлительному Матвиенко. Он сидел за столом, углубившись в проверку цифр, написанных на листке из блокнота. Тяжелые, опущенные книзу веки придавали его лицу выражение крайней усталости.
— Вы, товарищ начальник, Шатилова сняли? — спросил Матвиенко, поднимая вдумчивые и строгие глаза.
Крайнев рассказал о заводском рапорте и о распоряжении директора. Матвиенко нахмурился: ему был хорошо знаком директорский нрав.
— Но я все же решил Шатилова не снимать, — заявил Крайнев и рассказал о своих намерениях.
Матвиенко задумался.
— Это вы правильно решили, Сергей Петрович, — проговорил он, вставая из-за стола. — Партийная организация вас поддержит.
— Вот за этим я и пришел к вам, — обрадовано сказал Крайнев.
— Во всем виновата я, — вмешалась Теплова. — Это мои прежние цифры о результатах работы Лютова сориентировали неправильно. Оценивая работу мастера, я не принимала во внимание сдачу смен.
— Нет, Валентина Ивановна, — возразил Крайнев, — я сам должен был раньше разобраться в этом. Но, знаете, до сих нор у нас было мало неудачных плавок, и все это не бросалось в глаза.
Вечером, вернувшись домой, Крайнев нашел квартиру запертой. К двери была прикреплена записка: «Вадимка у Вити». Сергей Петрович поднялся этажом выше.
— На звонок вышла Елена, жена Макарова. Дети бросились к нему, он поднял их обоих и расцеловал.
— Василий не звонил? Скоро придет? Елена отрицательно покачала головой.
— А Ирины опять нет дома…
— Да. — Елена намеренно опустила слово «опять». — В цехе неприятности? — спросила она, переводя разговор на другую тему.
— И откуда вы это узнаете? — сказал Крайнев с легкой досадой. — Васи дома нет, по телефону он не станет рассказывать.
Елена улыбнулась.
— Мы, жены, узнаем о ваших делах сразу, только взглянув на вас, а иногда даже раньше, по звуку шагов. Когда у Васи все хорошо, на нем не сказывается утомление, он возвращается домой легкой походкой, а когда неприятности… он и по лестнице поднимается иначе, и… тембр голоса у него другой, чуть-чуть глуховатый.
Сергей Петрович отвел глаза в сторону. Никто никогда не прислушивался к тембру его голоса, не присматривался к его походке. Елена поняла, о чем он думает.
Наступило неловкое молчание.
— Ну, я пойду, — произнес он и позвал Вадимку.
— Что вы, Сергей Петрович! Сейчас обедать будем, — схватила его за рукав Елена. — Ну, Сергей Петрович! — настойчиво уговаривала она.
— Спасибо, Елена Николаевна, — решительно отказался он. — Пообедаю дома. — И снова отвел глаза в сторону, чтобы она не могла прочесть его мыслей.
— Не вздумайте только Вадимку кормить, — предупредила Елена, убедившись, что он не сердится, — они только сейчас с Виктором соревновались, кто больше съест.
— Кто же победитель? Виктор? — улыбнулся Сергей Петрович.
— Никто, никто! — радостно завопили ребята.
— Я им помешала. Увидела, что едят насильно, — и больше не дала. Они же упрямы, как отцы, — лопнут, но не сдадутся.