— Лучше бы она тогда не пересекала порог твоей квартиры? — хмыкает Локи, снова наполняя стакан.
— Я не про это! — выдыхает Вильям. — Я мог не допустить этого, понимаешь? А вместо всего просто взял и ушёл из дома, после побега Валери. Испугался. Оставил её совсем одну, ослушался последнего желания матери: оберегать её. Кроме своего «задетого» эго ничего не видел.
— Всё идёт так, как должно идти, — протягивает Локи с нотками ярого фатализма. — И потом, сейчас мы стараемся компенсировать все ошибки прошлого, оберегая её. Не из-за твоего эго, а потому что она нужна нам.
— Как продвигаются дела с Дайоном? — Переводит тему Вильям в тот момент, когда музыка сменяется.
— Перелопатили весь Катарсис. Чисты от и до. Никого не трогали, никаких заказов, — хмурится Локи. — Я уже устал. Я только приближаюсь к разгадке, как меня откидывает на начальный этап. Теперь я понимаю, почему тогда сдался отец, — покачивает головой он, снова опустошая стакан. — М-м-м… — Локи ставит стакан на стол. — Ты знал, что Джеймс убил отца Дилана Трейнса?
— Для чего? — Грудная клетка Вильяма вибрирует от волнения и нового удара басов.
— Хочет отхапать себе компанию покойного отца Дилана. Сработано очень грамотно и чисто. Отправил на тот свет папашу, сделал предложение руки и сердца мамаше и как только всё заверится на бумаге, всё уйдёт к нему. А затем всё по плану: открыть официальную базу на территории Англии, занять ведущие позиции и скинуть с шахматной доски «FGI».
— Он сделал предложение матери Дилана? — Спокойное лицо Вильяма превращается в гримасу отвращения.
— Фактически. И если для Элиши Трейнс это любовь, то для нашего ловеласа – очередной ход.
— Откуда ты знаешь?
— Глупый вопрос, когда мы копаем практически подо всех, чтобы удерживать лидерские позиции.
— Какие наши дальнейшие действия? — Вильям внимательно смотрит на друга. Но молчание конкретно затянулось.
— Я не знаю. — Спустя несколько минут отвечает Локи, ударяя кольцом по стенке стакана. — Я не знаю. — Ещё раз, но разительно медленнее повторяет он.
Глава 20. Невинные ошибки прошлого
Потухший серый взгляд скользит по надгробиям. Она не знает зачем пришла сюда. На протяжении нескольких недель стабильно миновала это место, посещая только одного человека при произношении имени которого в солнечном сплетении уже не осталось эмоций - сплошная пустота.
Рядом с одним из надгробий всегда скромно лежали две бордовые розы (дело рук Вильяма, который привозил их каждую неделю). Сейчас лепестки на бутоне были чуть пожухлыми и закручивались к сердцевине.
Валери чуть усмехается, глядя на цветы. Когда-то она тоже невероятно сильно любила бордовые розы.
Взгляд цепляется за едкие насыщенные буквы «Волкири Брэдли. 1967-2005», «Вэрнард Брэдли. 1992 – 2020». И нет никаких слов в продолжении. Отец был против проявления эмоций даже на камне.
Девушка аккуратно забирает подсохшие розы и кладёт свежие - на захоронения матери и брата.
Она боялась приходить сюда, а в итоге сидит напротив и только сердце бешено стучит в груди. Валери поджимает губы, тяжело выдыхает и покачивает головой из стороны в сторону.
«Эта наркоманка спрыгнула с многоэтажки», - голос отца больно ударяет по вискам, отчего приходится зажмуриться.
«Вэрнард, отойди от Валери. И закончи, пожалуйста, эти ваши телячьи нежности», - в этот раз жмурится солнечное сплетение.
Мать и старший брат – вечно запретная тема, от которой Валери стремилась бежать так далеко и быстро, насколько хватало сил. И только глубокой ночью, когда мысли оставались наедине с ней, становилось понятно, что сбежать нельзя. Каждый раз, смотря на себя в зеркало, Валери видела их отражения. И совсем недавно картинка снова исказилась.
В светлых глазах она нашла колоссальное сходство с отцом и единственное, что различало их – Джеймс хоронил семью в действительности, а Валери – внутри себя.
— Я знаю, что ты любил меня... — её губы еле шевелятся, — … так же, как я люблю тебя. Мы сами вершим свою судьбу, но в этот раз всё было предопределено за нас. И я должна ненавидеть тебя, но не могу. Я простила тебя, Вэрнард.
Валери коротко выдыхает, оседая на траву. Она срывает несколько травинок и прокручивает их в пальцах, ощущая на подушечках шершавую структуру. Серебристый взгляд неуверенно поднимается на надгробие матери, пока Валери сглатывает слюну, а небольшой озноб пробирает кости.
— Прости меня... — голос слегка срывается, — ... мам. — С непривычки язык словно на живую разрезают пополам. — Я много чего не должна была делать в этой жизни. — Руки подрагивают, в панике хватаясь за подвеску в виде галочки. — За ещё большее я виню себя... Ты всегда говорила, что понимания достойны даже самые ужасные люди... А я всё это время отказывалась понимать самого светлого человека в своей жизни... тебя. Прости за то, как я называла тебя, как я не хотела тебя знать и приходить сюда. Я уверенна, что на всё есть своя причина. И я бы очень хотела если не понять, то хотя бы узнать её.