Хотя в грузинской социал-демократии большевики представляли оппозиционное меньшинство, грузинский большевизм как движение все-таки существовал. На первых порах, однако, Джугашвили не играл в нем главной роли. Показателем его малозаметной роли в этот первый период служит тот факт, что он не оказался в числе 15 делегатов от местных групп, которые собрались в ноябре 1904 г. в Тифлисе на первую конференцию закавказских большевиков. Не было его и среди четырех делегатов Закавказья, приезжавших в апреле 1905 г. в Лондон на большевистский III Съезд партии, названный Троцким "учредительным съездом большевиков"[80].
В последующие месяцы он сосредоточил внимание на новом для себя поприще революционной деятельности: на профсоюзной работе. Много позднее, оглядываясь назад, он скажет, что во время острых конфликтов между рабочими-нефтяниками и нефтепромышленниками на собственном опыте убедился, "что значит руководить большими массами рабочих"[82].
Но именно эти успехи послужили причиной ареста ряда социал-демократических активистов. Джугашвили (работавшего тогда под псевдонимом Нижарадзе) арестовали 25 марта 1908 г. и заключили в Баиловскую тюрьму Баку, где, продержав до начала ноября, затем выслали сроком на два года в Вологодскую губернию. Туда он отправился обычным "этапным порядком", то есть двигаясь от тюрьмы к тюрьме в группе, в которую по пути вливались другие заключенные. В январе 1909 г. его отправляют из Вологодской городской тюрьмы на место ссылки в Сольвычегодск. По дороге, передвигаясь опять же "этапным порядком" и, по всей видимости, пешком, он заболевает тифом, какое-то время находится в больнице в Вятке и достигает Сольвычегодска только к концу февраля. Через четыре месяца Джугашвили бежит на юг и в июле 1909 г. опять объявляется в бакинском подполье. В марте 1910 г. его вновь арестовывают и, продержав в Баиловской тюрьме, в начале сентября возвращают в Сольвычегодск, предварительно вручив предписание кавказского наместника, воспрещающее проживание на Кавказе в течение пяти лет. Отбыв двухгодичную ссылку в Сольвечыгодске, Джугашвили избирает Вологду местом жительства под надзором полиции. В сентябре он нелегально выезжает в Петербург по фальшивому паспорту на имя Чижикова, где устанавливает связь с Сергеем Аллилуевым и другими большевиками. После ареста в декабре его высылают в Вологду на три года, но в начале 1912 г. он снова бежит[84]. Где супруги жили во время редких встреч - нам не известно. Вполне возможно, что в какой-то части дома родителей Екатерины, который, как считают, находился в селении Диди-Лило близ Тифлиса, на родине далеких предков Джугашвили.
В 1908 г. Екатерина родила сына Якова, а через год заболела и умерла[87].
Это одно из нескольких сообщений, исходящих главным образом, из кругов грузинских меньшевиков, свидетельствующих о том, что Джугашвили подозревали в доносительстве в полицию на лиц, которых ему хотелось убрать с дороги. По словам бывшего эсера Семена Верещака, который в 1908 г. вместе с Джугашвили был в Баиловской тюрьме, последний будто бы начал доносить (хотя еще не в полицию) вскоре после ухода из Тифлисской семинарии. В воспоминаниях, опубликованных в 1928 г. в русской газете в Париже, Верещак пишет, что среди заключенных в тюрьме были учившиеся с Джугашвили в одной семинарии, которые якобы рассказывали, что после отчисления он позаботился о том, чтобы исключили других членов действовавшей в семинарии тайной социалистической группы, сообщив ректору их фамилии. Они также говорили Верещаку, что Coco признался в совершенном, но оправдывал свой поступок тем, что, потеряв право быть священниками, исключенные станут хорошими революционерами89.
Другие, основанные на слухах сведения относительно возможных контактов молодого Джугашвили с полицией в свое время сообщили старые большевики. По свидетельству Роя Медведева, в личных бумагах некоего Е. П. Фролова, члена партии с 1918 г., есть данные о том, как в начале 30-х годов советский историк партии профессор Сепп, работая в ЦК Грузинской компартии, обнаружил старую подшивку материалов царской полиции, среди которых была просьба Иосифа Джугашвили об освобождении из-под ареста с пометкой: "Освободить, если согласится давать жандармскому управлению информацию о деятельности социал-демократической партии". А в кутаисских архивах будто бы нашли донос на группу социал-демократов, подписанный Иосифом Джугашвили. В третьем случае (опять же по бумагам Фролова) какой-то член партии однажды посетил молодого Джугашвили на конспиративной квартире в Тифлисе и застал его со старшим жандармским офицером. Позднее на вопрос о причинах присутствия этого чиновника Джугашвили якобы ответил: "Он помогает нам в жандармерии"[91]. Несомненно, и Джугашвили во время первого ареста был объектом подобного давления, как это видно из приведенного выше одного непроверенного свидетельства. Более того, хотя ни одно из представленных до сих пор сообщений не является доказанным, вполне вероятно, что в какой-то момент Джугашвили действительно согласился передавать полиции информацию или в какие-то моменты поступал таким образом, причем не из желания помочь полиции, а ради достижения личных или фракционных целей. Весьма возможно, что подозрения бакинских большевиков были достаточно обоснованными.
Но чтобы согласиться с этим, нам вовсе не обязательно принимать выдвинутый в последние годы в некоторых книгах тезис, что Джугашвили был агентом царской полиции, то есть таким же агентом-провокатором, как и Роман Малиновский, который поднялся на высшие ступени руководства в дореволюционных большевистских организациях, но в 1917 г. был разоблачен и расстрелян по решению Советского правительства. Доказательств подобной связи не обнаружила и Верховная следственная комиссия Временного правительства, которая с марта по ноябрь 1917 г. занималась изучением масштабов проникновения охранки в революционное движение. Фамилия Джугашвили не значилась в подробном списке полицейских агентов, который комиссия составила на основании архивных материалов и показаний бывших высокопоставленных чиновников полиции[93]. К этому следует добавить: если бы Джугашвили служил агентом царской охранки в революционном движении, он едва ли счел возможным использовать для прикрытия один и тот же псевдоним.
Пока единственным документальным доказательством, представленным в подкрепление тезиса о принадлежности Сталина к полицейской агентуре, является так называемое "письмо Еремина". Якобы отправленный в 1913 г. полковником петербургского полицейского управления А. М. Ереминым капитану А. Ф. Железнякову в Енисейск документ характеризует "Джугашвили - Сталина" как агента охранки с 1908 по 1912 г., после чего он будто бы порвал с нею всякую связь. В 1956 г. Исаак Дон Левин положил этот документ в основу книги "Великий секрет Сталина", в которой доказывал, что "большая чистка" 30-х годов в России имела целью ликвидировать всех, кто мог знать о прошлых связях Джугашвили с царской секретной полицией. Как было, однако, доказано, "письмо Еремина" является фальшивкой[95].
Вместе с тем нет никаких данных о том, что Джугашвили в тот момент находился в таком бедственном состоянии и ему настолько не хватало дружеского участия, что полиции удалось (опять же допуская, что ему в самом деле это предлагали) склонить к сотрудничеству с ними. Напротив, мы располагаем, во-первых, цитированными выше показаниями Иремашвили о том, что некоторые бывшие товарищи по семинарии сообща время от времени помогали Джугашвили, и, вовторых, сведениями из его официальной биографии, где говорится, что на первых порах он немного зарабатывал, давая частные уроки. Более того, нет и намека на то, что Джугашвили когда-либо задерживался полицией до первого ареста в Батуме в начале 1902 г. А позднее, став комитетчиком социал-демократической партии, он получил доступ к денежным средствам, квартирам и т. п., которыми партия, исходя из собственных ресурсов, могла обеспечить профессионального революционера подобного ранга. К тому времени, когда Джугашвили переехал в Баку, или, вероятнее всего, еще до переезда его роль в большевистской организации уже оправдывала такое отношение. Деньги для помощи черпались из различных источников. В статье "Партизанская война" Ленин утверждал, что средства, полученные в результате "экспроприации", идут на содержание "экспроприаторов" - "лиц, ведущих" революционную борьбу[97].