Как уже говорилось, Сталин любил летчиков. Питал слабость к некоторым другим профессиям. Уважал людей смелых, честных, деловых. Есть масса свидетельств того, что он не переносил лжецов, льстецов, карьеристов и прочих малоприятных персон. Но мало кто упоминает, что Сталин не жаловал толстяков. О его отношении к худощавым ни я, ни кто-либо другой ничего сказать не может. Но если серьезно, то под образом тучного начальника вождь, несомненно, подразумевал определенный тип зазнавшегося (а то и зажравшегося) руководителя.
Деятель болгарского и международного коммунистического движения, генеральный секретарь Исполкома Коминтерна Георгий Димитров присутствовал на неофициальном обеде членов советского правительства после праздничной демонстрации в честь годовщины Октябрьской революции — 7 ноября 1940 года. Он записал в своем дневнике слова Сталина:
«…Необходимо постоянно учиться и каждые 2—3 года переучиваться.
…Не любите учиться, самодовольно живете.
Люди беспечные… Выслушают меня и все оставят по-старому. Но я вам покажу, если выйду из терпения. Вы знаете, как я это могу. Так ударю по толстякам, что все затрещит».
Перебросим мостик воспоминаний в послевоенное время.
1947 год. Н. А. Булганин, довольно упитанный маршал Советского Союза, назначен министром обороны. Готовясь по тогдашнему обычаю принимать очередной военный парад на Красной площади верхом на коне, он принялся осваивать кавалерийскую науку. Ему привели самую смирную кобылу, какую сумели отыскать. Тренировался он во дворе Кремля. Вышел на крыльцо здания Сталин, понаблюдал за горе-наездником в штатском и с бородкой буланже… Вердикт вождя был точен:
— Сидит, как начальник военторга.
После этого парад стали принимать на автомобилях.
После разгрома Польши вермахтом польское эмигрантское правительство ошивалось в Лондоне. Занималось антикоммунистическими интригами, вело подрывную антисоветскую работу. Даже войну нам объявило. Под давлением обстоятельств было вынуждено устанавливать отношения и вести переговоры с СССР. В конце 1941 года состоялась встреча И. В. Сталина с премьер-министром В. Сикорским.
Вождь предлагал сформировать на нашей территории польскую армию для совместной борьбы за освобождение Польши. Однако эмигрантское правительство предпочитало вывезти поляков в Иран и формировать войска там, под эгидой англичан. Отрывки беседы взяты из записей Б. Ф. Подцероба (будущего видного дипломата, а тогда — сотрудника центрального аппарата Наркомата иностранных дел).
Сикорский заявляет, что поляки хотят вести войну с немцами не символическую, а практическую.
— Где, в колониях? — спрашивает т. Сталин.
…Кот добавляет, что поляки лучше дерутся, когда они находятся ближе к Польше.
— Иран не близок к Польше, — говорит т. Сталин.
Убийственная ирония. Особенно учитывая невпопад сказанные слова С. Кота — польского посла в Москве. Дальнейшие события показали, что только те поляки, что остались в СССР, по-настоящему воевали и дошли вместе с Красной армией не только до Варшавы, но и до Берлина. Остальные околачивались на Ближнем Востоке или вместе с англо-американцами высаживались в Италии. К своей родине они так и не пробились.
Желая сгладить неблагоприятное впечатление, Сикорский стал расписывать якобы бурную деятельность его людей в германском тылу:
«…В подходящий момент в Польше произойдет восстание. …Поляки уже наделали немцам немало неприятностей, например, в металлургической промышленности в Вестфалии. Кроме того, поляки содействовали возникновению в Германии эпидемий путем распространения бактерий. Эти сведения Сикорский сообщает под большим секретом. О распространении бактерий он не говорил даже Черчиллю…».
Тов. Сталин замечает в шутливой форме, что если бы Сикорский попробовал рассказать об этом англичанам, то на следующий день об этом появились бы сообщения в английской печати.
Показательная сценка имела место во время первого визита У. Черчилля в Советский Союз летом 1942-го. В честь британского премьера был дан ужин. На нем присутствовал и специальный представитель президента США, будущий посол в Москве А. Гарриман. После окончания ужина Сталин проводил Черчилля до выхода. Гарриман вспоминал:
«Он сказал мне, что должен был проводить Черчилля, ведь премьер на четыре года старше его самого. Я в шутку сказал, что, должно быть, больше, чем на четыре. Сталин ответил „нет“. Я вновь сказал, что не верю. Сталин перекрестился и произнес: „Да мне уж столько…“»