После разговора об английских бомбардировках промышленных центров Германии Сталин немного оттаял. А после предложенного Черчиллем плана «Торч» (крупный десант в Средиземном море, который нанес бы удар немецким и итальянским войскам в Северной Африке, прервал южные коммуникации Германии и Италии и оттянул бы определенные силы с советского фронта) Сталин и Черчилль расстались почти друзьями.
В газете «Красная звезда» опубликовано стихотворение Алексея Суркова «Ненавижу!», которое заканчивалось следующими строками:
13 августа
Продолжаются тяжелые оборонительные бои соединений 62-й армии в окружении.
В целях сокращения линии фронта и создания более плотной обороны на внешнем обводе группа генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова отведена с рубежа Аксай на внешний обвод на участок Демкин – Тебектенерово; в полосе между реками Аксай и Мышкова создается предполье, обороняемое передовыми отрядами 64-й армии.
Юго-Восточному фронту подчинена 315-я стрелковая дивизия (генерал-майор М. С. Князев).
В каждом районе Сталинграда созданы санитарные группы в количестве 30–40 человек для сопровождения санитарных летучек.
Черчилль прибыл в Кремль для продолжения переговоров со Сталиным, которого, видимо, уже успели «накачать» его соратники. «Начался крайне неприятный разговор, – писал Черчилль. – …Мы спорили почти 2 часа. За это время он (Сталин. – Ред.) сказал очень много неприятных вещей, особенно о том, что мы слишком боимся сражаться с немцами и что если бы мы попытались это сделать, подобно русским, то мы убедились бы, что это не так уж плохо; что мы нарушили наше обещание относительно «Следжхэммера» (высадка десанта во Франции. – Ред.); что мы не выполнили обещаний в отношении поставок России и посылали лишь остатки после того, как взяли себе все, в чем мы нуждались… Он повторил свое мнение, что англичане и американцы смогли бы высадить 6 или 8 дивизий на Шербургском полуострове. Он считал, что если бы английская армия так же много сражалась с немцами, как русская армия, то она не боялась бы так сильно немцев». В итоге раздраженный Сталин отрывисто пригласил Черчилля и его сопровождение на обед в 8 часов вечера 14 августа. Черчилль, поняв, что это означает конец переговорам – и крайне неудачным, – сказал, что вылетит домой утром 15 августа. Сталин спросил его, не сможет ли он остаться подольше. «Я ответил, что, конечно, могу, – вспоминал Черчилль, – если это принесет какую-нибудь пользу… Я воскликнул затем, что в его позиции не чувствуется уз товарищества. Я проделал большой путь, чтобы установить хорошие деловые отношения. Мы сделали все возможное, чтобы помочь России, и будем продолжать это делать. Мы были покинуты в полном одиночестве в течение года против Германии и Италии. Теперь, когда три великие нации стали союзниками, победа обеспечена, при условии, если мы не разойдемся и т. д. Когда я говорил это, я был несколько возбужден, и, прежде чем сказанное мною успели перевести, Сталин заметил, что ему нравится тон моего высказывания». После этого напряжение спало, хотя время от времени Сталин возвращался к вопросу о втором фронте. Когда он в очередной раз сказал, что англичане и американцы обещали открыть второй фронт в 1942 году, но не выполнили обещания, Черчилль напомнил ему о памятной записке, которую он вручил в Лондоне лично Молотову, суть которой сводилась к тому, что Великобритания и США будут стремиться высадить десант во Франции, но он возможен лишь при определенных условиях (в частности, у США и Великобритании на тот момент не было достаточного числа десантных кораблей), и «следовательно, мы не можем дать обещание в этом отношении, но если это окажется здравым и разумным, мы не поколеблемся претворить свои планы в жизнь». Сталин «как будто извинился, заявив, что выражает свое искреннее и честное мнение, что между нами нет недоверия, а существует только расхождение во взглядах».