Черчилль, которому предстояло вылететь из Москвы 16 августа на рассвете, в 7 часов вечера 15 августа приехал в Кремль с прощальным визитом. После часовой беседы Черчилль поднялся и начал прощаться. «Сталин вдруг, казалось, пришел в замешательство, – вспоминал Черчилль, – и сказал особенно сердечным тоном, каким он еще не говорил со мной: «Вы уезжаете на рассвете. Почему бы вам не отправиться ко мне домой и не выпить немного?» Я сказал, что в принципе я всегда за такую политику». Сталин привел Черчилля в свою кремлевскую квартиру, вскоре туда прибыл Молотов. Беседа за столом, уставленным всевозможными блюдами и бутылками превосходного вина, шла непринужденная. Черчилль даже решил пошутить и спросил Сталина, известно ли тому, что задержку на обратном пути из США Молотов списал на неполадки с самолетом, а на самом деле она была преднамеренной. Молотов напрягся. Но Сталин весело подыграл Черчиллю: «Он оправился в Чикаго, где живут другие гангстеры».
Во время этого непринужденного ужина, затянувшегося почти до трех утра, Черчилль задал Сталину вопрос: «Скажите мне, на вас лично также тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?» Эта тема, по словам Черчилля, “оживила” маршала. «Ну, нет, – сказал он, – политика коллективизации была страшной борьбой». – «Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, – сказал я, – ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей». – «С десятью миллионами, – сказал он, подняв руки. – Это было что-то страшное, это длилось 4 года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было необходимо пахать землю тракторами. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними было бесполезно спорить. После того, как вы изложите все крестьянину, он говорит вам, что он должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со всем подпаском… Обсудив с ними это дело, он всегда отвечает, что не хочет коллективизации и лучше обойдется без тракторов…» – «Что же произошло?» – спросил я. «Многие из них согласились пойти с нами, – ответил он. – Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области. Или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная часть их была весьма непопулярна, и они были уничтожены своими батраками». Помню, какое сильное впечатление на меня в то время произвело сообщение о том, что миллионы мужчин и женщин уничтожаются или навсегда переселяются. Я не повторил афоризм Берка: «Если я не могу провести реформ без несправедливости, то не надо мне реформ». В условиях, когда вокруг нас свирепствовала мировая война, казалось бесполезным морализировать вслух».
Между прочим, факт гибели 10 миллионов крестьян в СССР при проведении коллективизации вошел в одно из первых изданий «Книги рекордов Гиннесса». Не за это ли ее в Советском Союзе называли «низкопробным бульварным изданием»?
16 августа
На Сталинградское направление передана 37-я гвардейская дивизия (генерал-майор В. Г. Желудев).
Начато строительство оборонительного рубежа Даниловка – Кувшинов – Костарево до р. Волга.
Черчилль после переговоров со Сталиным вылетел из Москвы. Он писал: «Мне кажется, я установил личные взаимоотношения, которые будут полезны… Он предпочел иметь грузовики, а не танки, которых он выпускает 2 тысячи в месяц. Он также хочет получить алюминий. В целом я определенно удовлетворен своей поездкой в Москву… Теперь им стало известно самое худшее, и, выразив свой протест, они теперь настроены совершенно дружелюбно, и это несмотря на то, что сейчас они переживают самое тревожное и тяжелое время». Черчилль в Москве урегулировал еще один вопрос: об отправке из СССР на Запад польских военных и их семей (всего около 60 тысяч человек), о чем он с удовлетворением сообщил генералу Андерсу, с которым успел встретиться перед вылетом из Москвы.